– Все не так просто. Серафимы пытались изгнать их, но те всегда появляются вновь. Их порождает ее боль и вера.
– И злость. – Добавил Люцифер.
– Злу нет пути в наши чертоги.
Люцифер скупо усмехнулся:
– Поверь мне, она зла.
– В любом случае она попирает устоит. Это недопустимо.
– Разумеется. Так что же Он ожидает от меня?
– Вам дозволено встретиться.
Люцифер непроизвольно вздрогнул.
– Это испытание. Ты должен быть тверд. – Альтаир с сочувствием посмотрел на одного из самых древних и могущественных архангелов престола.
– Если она такая же, как я помню, то она не послушает меня.
– Тогда у вас будет семь дней, а после, если смертная станет упорствовать в своей ереси, ты проводишь ее в чистилище, и там она будет гореть в пламени забвения, покуда не утратит эту преступную тягу к тебе.
Люцифер призвал в свою душу покой, теперь он был мудр и умел противиться искушениям бренного мира.
– Да будет так.
На грани сна
Там высоко ристалище пусто,
И воинство небесное застыло,
Следя, как пожирает воронье
Свет негасимого светила!
Я еще не успела задремать, как вдруг мне привиделся мужчина. Его образ был так реален, что я даже потерла глаза, желая убедиться, что веки мои закрыты, и этот умопомрачительный красавец – просто образ утомленного сознания. Однако его появление неожиданно сильно взволновало меня. Сердце загнанно загромыхало где-то в горле, и я, стараясь его усмирить, сделала пару медленных вдохов и выдохов.
Под боком тихо сопел муж. Сынишка умиротворенно спал в детской. Я же теперь лежала без сна, таращась в оклеенный белыми обоями потолок, внезапно припомнив, что покрывающий бумажное полотно объемный рисунок носит название «Версаль». Затем мысли привычным образом понеслись в сторону назревшего ремонта, на который как всегда не было денег, затем перешли на мелочные споры с многочисленной родней, и мною вновь овладела безысходная тоска и тревожное ощущение, что я заперта в западне удушающе нелепого существования. Я думала обо всем этом, не решаясь закрыть глаза, словно от столь простого действия могло случиться что-то страшное или непоправимое.
– Это глупо. – Прошептала я в пустоту и, сдаваясь накопившейся усталости, опустила веки.
***
Сон пришел мгновенно, глубокий и тяжелый. Что-то внутри меня билось в припадке странной истерики, и я недоумевала, захваченная дурным предчувствием, что же являлось виной столь бурной реакции?
Все затопила пустота. Но пустота была иной, вовсе не такой, как мне всегда представлялось вечное и безмолвное Нечто. Она была ослепительно белой, хотя сознание мое ожидало увидеть некий безграничный космос безликий и ледяной. Здесь же я не ощущала ничего – ни жары, ни холода, ни духоты, ни освежающей прохлады. Все заливал неприятный белый свет. Не было ни потолка, ни пола, хотя некая сила тяготения все же ощущалась. А может быть, это просто мой разум защищал меня от досадного помешательства. И в этой жуткой белой пустоте существовала единственная точка опоры. Мужчина. Светловолосый, с ног до головы закованный в черные одежды. Никогда бы не подумала, что чей-то траурный наряд мог так меня обрадовать. Я зацепилась за него взглядом, как корабельный якорь за илистое дно, и двинулась к нему. Шла я очень долго. Передвигаться в этой бесцветной пустыне было сложно, она, словно гигантский невидимый насос, выкачивала все силы. Хотелось спать. Никогда прежде я не испытывала столь сильного желания лечь и подремать ... во сне.
