– Дома. – Люцифер уложил меня на спину, мучительно-нежно целуя ставшую невероятно чувствительной шею. – Этот коттедж останется у тебя после того как я уйду. – Остановившись, он навис надо мной и, не отводя глаз, сказал. – Ты должна отречься от меня, Ева, ради себя, ради своей семьи. Но ты вовсе не обязана отрекаться от памяти о нас. В этот раз Он желает, чтобы ты в полной мере осознала величину своей жертвы и пошла на нее сознательно. Так что ты будешь помнить. Все, до последней секунды. И этот дом, и это время, что мы в нем с тобой провели.
Он поцеловал меня так, словно желал просочиться под кожу и остаться там навсегда. На глаза навернулись слезы. Сердце сдавило предчувствием новой разлуки. Я испуганно прижалась к нему, мечтая спрятаться в коконе родных рук.
– А с мальчиком все в порядке. Он еще спит, к тому же у него самые надежные няньки на свете. Я верну тебя к нему, как только он проснется, а пока, прошу тебя, будь моей.
– Я всегда была твоя Люк. С того самого мгновения, когда ты появился, сотканный из воздуха и света, перед алтарем Богини-матери.
– Я услышал твою молитву, я не имел права приходить на твой зов, но я пришел.
– А потом отрекся от меня.
Люцифер прижал меня к себе. Словно сотканные из нашей печали, появились и укутали меня его крылья. Околдованная их упругой мягкостью и бережной силой, я погрузилась в восхитительный аромат, облитых летним зноем луговых трав. Спускаясь ко мне на землю, архангел всегда прятал их. Не было у нас никаких романтичных вывертов с его расправленными под потолком крыльями. Все происходящее меж нами казалось до невероятного обыденным, но от того особенно пронзительным и всепоглощающим.
– Ева, такие, как я... мы созданы слугами, могущественными, но лишенными права свободной воли. Повиноваться велениям Отца – суть нашего существования. Смертная любовь разрушает нас, мы начинаем испытывать греховные сомнения и противоестественные желания.
– Противоестественные желания?! – Возмутилась я. – Если то, о чем ты говоришь, правда, то зачем Он дал вам это... – Я пробежала пальцами вдоль рельефной гладкости его пресса и с наслаждением обхватила внушительный член. Не прошло и четверти часа, как любовное безумие, напитанное взаимным экстазом, сыто задремало в глубине наших тел, но хватило единственного прикосновения, чтобы накормленный зверь вновь пришел в движение и утробно зарычал, разгоняя по венам кровь и наполняя утомленную плоть жизнью. Он затвердел в моей руке, и я запылала в ответ.
