Гонениям подвергалась и часть дипломатического корпуса США, в частности те дипломаты, которые во время войны поддерживали контакты с Советской Россией. В шпионаже в пользу СССР был обвинен даже бывший советник президента Рузвельта, один из организаторов Ялтинской конференции, Алжер Хисс. В Москве кампанией борьбы с космополитами дирижировал генералиссимус Иосиф Сталин. В Америке «охоту на ведьм» раздувал сенатор Джозеф Маккарти. Общими были не только имена. Сталинизм и маккартизм роднят не только суффиксы. У них единая суть: мракобесие, рядящееся в одежды идейного пуританизма; у них общая ненависть — интеллигенция и разум; у них общее оружие — ложь, запугивание, террор. И для того, и для другого идеология — не сумма воззрений, а адская сковорода, которую они раскаляют, чтобы «поджаривать» своих противников.
В первые годы своего диктаторства, когда Сталина никто еще не воспринимал как «гения всех времен и народов», Иосиф Виссарионович проявлял трогательную заботу о своем международном «реноме». Волны расовой ненависти в ту пору исходили прежде всего от Германии. Мировая интеллигенция еще смотрела на Россию как на оплот демократии и гуманизма. В январе 1931 года Еврейское телеграфное агентство из Америки обратилось к Сталину с вопросом о его отношении к антисемитизму. Сталин ответил в свойственной ему немногословной манере: «Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма является наиболее опасным пережитком каннибализма. Антисемитизм выгоден эксплуататорам как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся».
Громоотвод нужен был и самому Сталину, и его наследникам.
Возрождение после непродолжительной оттепели неосталинизма потребовало новых, усиленных доз идеологического допинга.
«Отыквление» разума
Несколько лет назад довелось мне побывать на любопытном концерте авангардной музыки. Концерт давался на окраине Парижа в новом культурном центре, построенном на месте бывших скотобоен. И действительно, вокруг все напоминало о старом, совсем не авангардном Париже — низенькие дома, узенькие улочки, крохотные «народные» ресторанчики, сохранившие в названиях аромат той эпохи, когда оптовая мясная торговля еще не была выведена за пределы столицы, — «Бычья голова», «Баранья котлета», «Антрекот»…
Помню, мы вышли с товарищем после концерта с ощущением, что присутствовали при разъятии огромной бычьей туши: вероятно, ухо наше, с детских лет приученное к гармониям Петра Ильича Чайковского, было плохо приспособлено к жестким диссонансам Шенберга и Штокхаузена. Но самое большое впечатление на нас произвел «Концерт для глухой вдовы». Во время исполнения не было издано ни единого звука.
