.
Тяжело повреждённый шнельбот «S-40» удалось отбуксировать в Ак-Мечеть, а затем в Констанцу. Ремонт затянулся на пять месяцев, а потом ещё полгода катер простоял в резерве без моторов и экипажа. Ремонт поменьше предстоял и «двадцать восьмому», хотя он тоже растянулся почти что до конца месяца. Требовали мелкого ремонта, испытаний и, конечно, пополнения боезапаса и остальные катера.
А тут ещё начались всякие передвижения и перестановки…
Июль 43‑го. Борт «Ли-2». В предчувствии огня и дыма…
Комиссар Портнов не понравился Войткевичу с первого взгляда.
С его, Портнова, первого взгляда, которым он уставился на то «добро» из разбитой гондолы, которое флотские принесли с собой к партизанам. Немедленно приказал он: «Сдать всё в Особый отдел!» А «отдел» тот — он сам, Портнов, и есть. Да и потом, когда ни хрена, кроме четверти фляги спирта, в тот отдел не попало, всю дорогу косился, как раскулаченный. Так что, забираясь в планшет комиссара, Яков почти не сомневался, что найдёт там что-нибудь нелестное о своей особе, какую-нибудь «телегу», груженную чекистской бдительностью. Но находка превзошла все его ожидания.
«Что за..?» — подобрал лейтенант фотографию, вирированную в рыжеватом тоне и с зубчатым кантом, выпавшую из оккупационной газеты «Голос Крыма».
Такие фотокарточки раньше в художественных фотоателье, где-нибудь подле пляжа, печатали: «Привет из Ялты, Гурзуфа…» Яков перевернул фотографию. Так и есть: «Jewpatoria», — было подписано с обратной стороны. И чуть ниже, тоже по-немецки, знакомым убористым почерком: «Am 7. Juli 1943».
«То есть?!» — ошеломленно уставился на надпись Войткевич.
«Недели две назад…» — с убийственным хладнокровием документа подтверждала подпись.
С парадной стороны, с аверса фотки, этаким Наполеоном заправив правую руку в перчатке за борт эсэсовского мундира, надменно хмурилась жёлчная, с ещё более обострившимися складками, мина Карла-Йозефа Бреннера. Будто бы и впрямь недовольная необходимостью позировать в компании чопорного докторского халата и игривого фартучка медсестры.
Неожиданное воскрешение его бывшего «куратора» от абвера ошеломило Якова настолько, что даже затмилась как-то горячка только что прошедшего боя, только что минувшей опасности.
А бой был нешуточный и опасность немалая. И, по сути, нависла она с самого раннего утра.
С самого раннего утра…
— Ты чего это спирт лакаешь, как неверный? — иронически нахмурился Войткевич, заметив поползновение татарина к фляге на ремне.
