— Послушаешь вас и подумаешь, что речь идет о каком-то чудаке, не очень умном, заурядном человеке, а ведь Арон — умница, человек большой души и глубокой образованности. Он превосходный гомеопат, тонкий экспериментатор и опытный диагност. Его теория механизма сердца сделала бы честь любой знаменитости. И все это им разработано в случайных условиях, на ходу. Своей лаборатории у него никогда не было… Не вижу повода для насмешек, не вижу, — несколько раз повторил он, — не одобряю.
— Но ты не будешь отрицать, что он очень потешный, — возразила дочь, поглядывая то на отца, то на мать. — Мне было уже шестнадцать лет, я кончила среднюю школу, а он с самым серьезным видом читал мне сказки Андерсена. Остановится во время чтения на забавном месте и удивляется, что я не смеюсь.
Все должны с ней согласиться, что серьезные люди так не поступают. Слов нет, Арон Вульфович премилый человек, но изрядный чудак. В ее темных глазах сверкает озорство, и губы складываются в ироническую улыбку. «Ничего не поделаешь, — говорила эта улыбка, — от правды никуда не уйдешь».
— Не стоит об этом при нем вспоминать, — заметила мать, Анна Ильинична, — он обидится. Чему удивляться, ведь он тебя на руках носил. Привык к тебе и не заметил, что ты выросла.
Мать погладила голову дочери и добавила:
— Мне тоже не очень верится, что ты уже большая, так и хочется тебе уши надрать… А есть за что, — многозначительно протянула она, и лицо ее сразу стало строгим.
Когда стенные часы пробили четыре, хозяйка дома уловила умоляющий взгляд сына — напоминание, что время уходит и нора садиться за стол. Она ответила ему сочувственным кивком головы и повторила, что до прихода гостя обед не будет подан.
— Я прошу всех, — продолжал в наступившей тишине звучать ее сдержанный голос, — особенно тебя, Петр, избегать упоминаний о его покойной жене. Из короткого разговора по телефону я поняла, что ему сейчас так же тяжело, как пять лет назад. Никаких шуток над затянувшимся вдовством, никаких легкомысленных намеков. Эта касается и тебя, Юлия, — с внушительной интонацией продолжала она. — Ты как-то позволила себе в письмо сватать ему своих подруг и шутила над его постоянством. Обиженный, он после этого долго нам не писал… Тебя, Самсон, прошу, — несколько мягче, но с тем же серьезным выражением лица сказала она мужу, — не забывать, что он очень несчастен. Скитание из города в город но принесло ему радости…
Сын поспешил поддержать мать и отца и с легким сердцем осудил себя и сестру:
