Возраст преклонный. Кажется, годом больше, годом меньше — невелика разница. Но когда пробьет час, ребятки, вы можете об этом пожалеть. Правда, зато вы сможете сказать: этот год я потратил не зря, я отдал его за Пифа, я жизнью выкупил славного Пифкина, самого дорогого друга, какой только жил на земле. Спас самое лучшее яблоко, готовое упасть с осенней яблони. Кое-кому из вас придется вместо сорока девяти лет подвести черту в сорок восемь. А кое-кто должен уснуть вечным сном не в пятьдесят пять, а в пятьдесят четыре. Ну, теперь вы понимаете все как есть? Можете сложить и вычесть? Арифметика вам ясна? Кто прозакладывает триста шестьдесят пять дней своей собственной, личной жизни, чтобы вернуть Пифкина? Думайте, ребята. Помолчите. Потом говорите.
Наступила напряженная тишина — как в классе, когда все ученики впопыхах складывают и вычитают в уме.
И они на диво быстро справились с подсчетами. Вопрос был решен сразу, хотя они и понимали, что через многие годы могут пожалеть о поспешном решении, о роковой опрометчивости. Но что же им оставалось? Только плыть саженками от берега, спасать утопающего мальчишку, пока он в последний раз не ушел, как под воду, в жуткую могильную пыль.
— Я… — сказал Том. — Я даю год.
— И я, — сказал Ральф.
— Пишите меня, — сказал Генри-Хэнк.
— Я! Я! Я! — наперебой кричали все остальные.
— Вы поняли, что даете в залог, мальчики? Значит, вы и вправду любите Пифкина?
— Да, да!
— Быть посему, ребятки. Грызите, глотайте, сосите, хрустите.
И они сунули сладкие осколки сахарного черепа себе в рот.
Они грызли. Они глотали.
— Глотайте тьму, ребята, расставайтесь с годом жизни.
Они глотали торопясь, и от этого, видно, глаза у них разгорелись, в ушах стучало, а сердца громко бились.
Им показалось, будто птицы стайкой выпорхнули у каждого из грудной клетки, вылетели из тела и унеслись прочь невидимками. Они видели, но не могли разглядеть, как подаренные ими годы пролетели над миром и где-то сели, опустились — честная расплата по невиданным долговым обязательствам.
До них донесся отчаянный крик:
— Я здесь!
И еще:
— Я!..
И еще:
— Бегу-у-у!
Топ, топ, топ — три слова, три раза стукнули по каменному полу каблуки ботинок.
И вдоль подземелья, меж двух рядов мумий, наклонившихся, чтобы перехватить его, но бессильных, среди неслышимых криков и улюлюканья, — обезумевший, сломя голову, опрометью, со всех ног, вскидывая колени, работая локтями, раздувая щеки, сопя носом, с зажмуренными глазами, топая, топ-топ-топая по полу изо всех сил бежал — Пифкин.
