Любовная лихорадка | страница 25
Даунт выступил на заседании муниципалитета по вопросу о пагубном влиянии эпидемии на молодежь. Он не упомянул проституток, зато много рассуждал о безработных, которые толпами шатаются по барам и улицам, пренебрегая опасностью заражения. Среди них было и несколько девушек. Даунт находил это чудовищным и приписывал растлевающему влиянию республиканской пропаганды.
Одно из окон в квартире Даунта разбили камнем. «Если кто и достоин читать мораль нашей молодежи, — писалось в газете, — то пусть это будет чистокровный бразилец».
Молодежь.
Сбежав от полиции и безутешных вдов, часть ее обосновалась в бараках за чертой города, там, где улица Бон Жезус переходила в поле. Это служило как бы противовесом цирку на другом конце города. Они убивали время, играя на гитаре и сочиняя томные песенки. И вывесили, к огорчению Даунта, транспарант: «Ни республиканцы, ни монархисты».
Покуривая сигару на веранде дома Да Маты, Алвин с неудовольствием наблюдал за всей этой суматохой. Песни, шум, гам, хохот. И так целую ночь. Почему они выбрали именно это место, рядом с усадьбой? И вообще, этой территорией распоряжаются городские власти. Он дошел до бараков и обнаружил там знакомые ему лица. Завязался разговор. Алвина повели к рыжебородому здоровяку с северо-восточным выговором, который пощипывал гитарные струны. Прозвище его было — Буффало Билл.
Билл: Если тебе не нравится вид с веранды, дружище, присоединяйся к нам.
Алвин: Это почему?
Билл: Многие ушли сюда. Они что, хуже тебя?
Алвин: Нужно, чтобы все вернулись домой.
Билл: Здесь куда лучше, дружище. Садись и попробуй нашего гашиша.
В бараках жили человек сто, включая лошадей и проституток. Лошади явно соскучились по человеческому теплу, а проститутки — по деньгам. Они слонялись между бараками. В одной Алвин узнал Пурезинью. Ему пришла в голову мысль, и он подозвал девушку к себе.
Дрожа от возбуждения, Алвин поднялся с ней на веранду, открыл дверь, представил девицу Анжелике. При неярком свете она читала письмо из Парижа.
Из дневника.
«Итак, он поимел меня в зад. Его радует мой позор. И он заставил меня принять столько же денег, сколько заплатил шлюхе».
Анжелика сидела голая на кровати, перемежая рыдания с упреками в адрес Алвина. Тот, удовлетворив свою похоть, молча слушал. Пурезинья курила, накинув пеньюар, копчик ее отражался в зеркале венецианского стекла.
На веранде, ночью, после примирения. Сверху — луна и старый Южный Крест.