Родители спокойно и по-деловому объяснили детям, что Жан-Марк, поскольку его били в детстве, привык защищаться и прежде всего закрывать голову. После тренировки он закрыл голову пакетом и уснул. Жан-Марк умер, задохнувшись во сне. Вот и все. И больше ни единого комментария.
Тяжелый дух смерти не давал свободно дышать ни одному из членов семьи Пуарье. Жорж подскакивал от каждого нового звонка. От детей прятали газеты со скандальными заголовками. Жорж был в ярости – его сын умер, и не о чем больше рассуждать!Но разве в пятнадцать лет человек может случайно уснуть с полиэтиленовым пакетом на лице? Этим вопросом задавалась Люсиль и, конечно, ее братья и сестры. А если Жан-Марк решил покончить с собой – что толкнуло его на такой шаг? Какая боль? Какое отчаяние? Жан-Марк выглядел счастливым. Но за что он наказал живых, тех, кто любил его?
Когда я решила написать эту книгу, после долгих мучительных переговоров с самой собой я пришла к выводу, что смогу додумать историю своей семьи и превратить правду в полуправду, в художественный текст. Я думала, что владею ситуацией. Я думала, что мне удастся выстроить сюжет, динамичный и захватывающий, что завязка, кульминация и развязка мне по плечу. Я думала, что сумею нафантазировать, наврать с три короба, ни разу не споткнувшись. Я думала, что факты биографий, словно разные ингредиенты, можно слепить вместе, как тесто, дрожжевое или слоеное, которое меня научила делать Лиана. Я думала, стоит только скрепить факты, а потом раскатать, уплотнить ладонями, а может, даже подбросить к потолку и посмотреть, прилипнет или нет…
Но нет.
В результате я не способна ни к чему притронуться. Я сижу часами за компьютером, закатав рукава, словно мясник в своей лавке, и боюсь предать историю, перепутать даты, места, возраст, я боюсь испортить повествование, которое столь тщательно разработала в своей голове.
Я не могу всецело охватить реальность, но и выдумать все не могу, я постоянно ищу правильный угол зрения, который позволит увидеть прошлое совсем близко и не исказить его бесконечными догадками.
Каждый раз я мучаюсь от того, как сложно мне описывать маму, подбирать слова. Я все время слышу ее голос. Люсиль очень мало рассказывала о своем детстве. На самом деле она вообще не рассказывала. Она утверждала, что таким образом отказывается от семейной мифологии, отказывается превращать биографию в фикшн.
Я не слышала от мамы ни об одном событии ее детства. Ни одного воспоминания от первого лица, ни малейшего намека на ее точку зрения. И мне очень не хватает именно этого – ее взгляда, слов, которые бы она использовала, ее подробностей, ее оценки, ее мнения. Разумеется, она упоминала о смерти Антонена, о своих фотосессиях, о Лиане, об отце – с чувством, со страстью, резко, но не
