Стоял тут и фарфоровый диван, внутрь которого слуги наливали подогретую воду. Диван как бы повторял изгибы человеческого тела, сидеть на нем было тепло и удобно.
— Полина, ты должна сделать так, чтобы жена купца Акулова отдалась Герману Густавовичу. Когда? Сегодня, сейчас, здесь, на этом диване! Ты можешь сделать это?
Полина наморщила лоб:
— Для этого ты и вывез меня в Томск? Ты меня совсем не замечаешь, вспоминаешь только, когда тебе надо обделать очередное грязное дельце.
— Ты не права. Я тебе щедро плачу. Не время теперь разбираться. Скажи, что надо сделать, чтобы Акулиха подчинилась ему?
Полина прикрыла глаза своими длинными ресницами:
— Ты, Ромчик, скот. Но так и быть. Помогу… Если ты сперва побудешь со мной, вот здесь, на этом теплом диване, он такой гладкий, такой солнечный… — Полина погладила фарфоровое ложе длинными музыкальными пальцами.
— Ты с ума сошла!
— Думай, как хочешь!
Шершпинский решился:
— Задержкин! Стань у двери и никого не впускай!
Роман Станиславович думал о том, что глупо и нелепо заниматься с горбуньей в чужом доме любовью, да не любовью, какая любовь может быть к двум горбам? И что подумает стоящий на часах Дьяконов? А! Все равно!
А Полина, чтобы время не терять, поспешно разделась, и Шершпинский успел заметить, что ниже горбов у нее все вполне прилично и даже больше того, там в Петербурге он этого не заметил, но бледно-розовый фарфоровый диван так ловко подчеркивал все линии и изгибы.
Одним ухом Шершпинский прислушивался к тому, что делалось в зале. Оркестр умолк.
Сейчас самое время…
— Ну! — обратился он к Полине, что нужно тебе, чтобы охмурить Акулиху?
— Пусть попадут блюдо с пирожными и лимонад, я их заряжу.
— Чем? Шпанскими мушками?
— Ты глуп, хотя и полицмейстер. Пусть несут пирожные.
— Бубликов! Скажи на кухне, подали бы пирожные и лимонад!
Когда принесли пирожные, Полина быстро сделала над ними несколько пассов. Сказала:
— Пусть он приведет ее сюда, угостит пирожными и лимонадом, я же спрячусь за ширмой.
— Как? Вдруг они тебя обнаружат?
— Не обнаружат, я найду способ сделать так, чтобы никому не хотелось заглядывать за ширму. Если меня здесь не будет, он вряд ли что с нею сделает. Все! Иди!
Роман Станиславович пошел в залу, поговорил с одним гостем, с другим, как бы невзначай оказался возле господина губернатора, сказал с улыбкой:
— Одну секунду, Герман Густавович, сообщение есть.
Они отошли в сторонку, Шершпинский шепнул:
— Пригласите ее поглядеть фарфоровую комнату, обязательно угостите лимонадом и пирожными, все там, на столе…
