Он стал мечтать, что однажды он наймет экипаж и пригласит Верочку прокатиться в заречном бору. Черные извилистые таежные речки, таинственные озера с огромными кувшинками, моря иван-чая, все это будет отражаться в Верочкиных глазах. И они будут пить воздух, сладкий, как счастье.
Между тем лодки с гимназистками все более удалялись и, как бы растворялись в теплом мареве, дрожании, отблесках волн. И исчезли совсем. Да и оконце было с тусклыми стеклами, потемневшими от времени, ветров и дождей.
В контору стремительно ворвался Терской-Мончегорский, он подбежал к столу, за которым сидел Миша, и воскликнул:
— Я так и знал, что вам нельзя доверять! Вы погубили мою фирму, негодяй вы этакий!
Миша смотрел изумленно, только что все было так хорошо.
— Но в чем я виноват?
— Об этом спрашивал в басне Ивана Андреевича Крылова ягненок, ежели вы помните, и именно такими словами. Смотрите! — Андрей Измайлович швырнул на стол кипу бумаг. — Это вы писали?
Миша взял листки им разграфленные, исписанные им мелким почерком. Мысли путались голова была свинцовой, он повторил растерянно:
— Но в чем я виноват?
— Уж в том, что хочется мне кушать! — с мрачной интонацией продекламировал Терской-Мончегорский. Вы вчитайтесь в то, что вы писали. Вы все запутали, цены, время прохождения товара, в результате фирма понесла убытков ровно на одну тысячу восемьсот рублей! Вы представляете, что вы натворили?
Миша начал сверять свои бумаги, с теми, которые приносили ему курьеры, теперь он ясно видел, что напутал, обсчитался. Но как это произошло? Он так старался! Он все пересчитывал десятки раз!
— Что же теперь будет? — потерянным голосом спросил он.
— Что же, милейший, может быть в таком-то случае? Полиция и тюрьма.
У Миши все поджилки задрожали, он упал перед карликом на колени:
— Андрей Измайлович! Не губите! У меня матушка больная, почти при смерти, как же она будет одна? Андрей Измайлович! Пощадите! Я отработаю, буду рабом вашим, сапоги чистить, все, что угодно, только не губите!
— Отработаете? — Переспросил Андрей Измайлович, — вы уже и так у нас славно поработали. Наработали и себе на тюрьму, и мне на нищенскую суму.
— Не губите! — повторял Миша, губы его тряслись.
Андрей Измайлович сел на стул напротив Миши и глубоко задумался. Долго, может быть, час, сидел он в глубокой задумчивости, глядя куда-то мимо юноши. И все это время Миша не мог унять дрожь.
Наконец Терской-Мончегорский встал со стула, поднес его ближе к Мише, вновь взобрался на стул и, глядя Мише в глаза, сказал:
