Шершпинский дрыгнул ногой, опрокинул одну из арф, причем она свалилась на бритую голову Гатмады и загудела и басами, и высокими нотами, словно стадо быков врезалось в толпу детей. Гатмада что-то завопил по-басурмански.
Шершпинский вспомнил вдруг про господина губернатора. Ему он подсунул самую юную «гречанку». Но под белыми простынями в сумеречном свете все волки были серы.
Эту поездку было не так уж легко устроить. Губернатору надоели княжны Потоцкие. После приключений с Акулихой он побаивался трогать купеческих жен. Но намекал, что в наложницах особо ценит красоту и юность.
Шершпинский уговорил четырех арфисток из гостиницы «Европейской», причем пришлось им изрядно заплатить. Еще четырех девиц отобрал он, объездив все публичные дома на Акимовской и Бочановской улицах. Всех восьмерых девиц Шершпинский сначала свозил на проверку к Кореневскому-Левинсону, потребовав с него письменное подтверждение того, что все девицы здоровы.
— Смотри, если что — со света сживу! — сказал он еврейскому лекарю.
Теперь можно было, не опасаясь болезней, почувствовать себя на время жителями древней Греции. Они могли переместиться во времени и пространстве без гальванического челнока, о котором говорил поэт и чудак Давыдов.
Вечерело. Стали покусывать комары. Немой Пахом и человек со многими фамилиями были трезвее других и кое-как развели дымокуры. Шершпинский выпил больше всех и уже не смог следить одним глазом за своим патроном.
В какой-то момент он увидел, что Вилли Кроули и Цадрабан Гатмада отвязали обезьяну и попытались ее случить с одной из арфисток. Ничего у них из этого не получилось. Обезьяна не поняла их намерений и с дикими визгами унеслась в дебри могучей тайги.
Затем рыдал негр Махамба, которому стало жалко негров, гибнущих теперь в Америке в войне между Севером и Югом. И Шерпинский подумал о негодяях, мечтающих создать Соединенные штаты Сибири, и заругался матерно.
Следующий просвет в помраченном сознании Шершпинского случился уже внутри дачи Попова. Он увидел себя на пыльном полу, стоящим на четвереньках. И услышал голос Лерхе:
— Мы слоники, слоники!
В это время в церквушке над могилой Попова зазвонил колокол. Он звонил гневно и страшно. И Шершпинский мог бы поклясться, что увидел в проеме двери лик самого святого Онуфрия, покровителя золотоискателей и золотопромышленников. Старец был гневен и прокричал громовым басом:
— Вон отсюда, демоны, осквернители! Исчадья ада!
— Уздечкин! Запрягай! — завопил Шершпинский, — все по каретам! Живо!
