«Джордж Кларк, Дэвид Сколфилд, Ева Лансер, Джон Волковиц, Николас Дуайт. По степени значимости. Живут в Лондоне».
Анну охватило такое волнение, что она, забыв о предосторожности, правой рукой написала короткий ответ.
«Нет слов! Сколфилд – мой бывший муж. Это – та же банда!».
Вечером того же дня, когда пробил отбой, два санитара стащили ее с кровати и за ноги поволокли во двор. Зная, что нельзя сопротивляться, иначе можно получить несколько страшных ударов дубинками, Анна в ужасе смотрела на спины санитаров, тащивших ее по пыльному двору, к врачебному корпусу. Дотащив ее до крыльца, они отпустили ее ноги.
– Вставай, – приказал один из них. – Будем выбивать из тебя пыль.
Второй в это время взял в руку большую бамбуковую метелку для выбивания пыли и, не дождавшись, пока она поднимется, стал изо всех сил хлестать ее по платью. Это не было больно – скорее страшно. Закончив, санитары повели ее в кабинет доктора Мейсона.
Тот сидел в новом кожаном кресле.
Увидев ее, он приветливо улыбнулся.
– Ну, вот! Мы снова можем поговорить, миссис Эштон, – радостно сказал он. – Как вам у нас?
Анна вежливо кивнула.
Мейсон на секунду задумался, что бы это значило, и продолжил.
– Ну, и прекрасно. Вижу, моя методика работает прекрасно на всех, ну, почти на всех пациентках. Хотя, – он внимательно посмотрел на нее, – мне говорили, что вы – сильная женщина с редким по стойкости характером.
Он закинул ногу на ногу.
– Такие места, миссис Эштон, ломают всех. И быстро! А трудотерапия облагораживает! – закончил свою мысль Мэйсон.
Он полез в ящик и достал оттуда конверт.
– Вот! – он швырнул конверт на стол. – То, что вы обязаны прочитать. От вашей матери.
Анна неуверенно потянулась за конвертом.
– Не бойтесь, это ваше, – сказал Мейсон.
Она взяла конверт, сорвала с него печать, и прочитала.
«Ублюдок», – было написано рукой Евы.
Анна только горько усмехнулась.
– Позволите оставить себе этот листок? – спросила она.
– Пожалуйста-пожалуйста, – радушно ответил Мейсон. – Только в правилах четко указано, что никаких записок и литературы больным хранить нельзя.
Он встал, обошел стол, выхватил письмо из ее рук, и быстро вышел из кабинета.
Вошли санитары. Они вывели ее на улицу и довели до корпуса.
«Это странно, но он – первый человек, с которым я поговорила за четыре года, – думала она. – Четыре года молчания! А что стало с моим голосом! Этот сипящий, хрипящий поток! Я же хорошо пела!»
Всю оставшуюся ночь Анна не могла уснуть. Она думала о бегстве, вспоминала Еву, отца и его рассказы об Индии, пока не вспомнила, как он показывал йогов. Это ее очень веселило.
