Пулеметы смолкли. В ушах звенело тоскливо и мертво. Берет выбрался из своей канавы и пошел посмотреть, что сталось с Кощеем. Смотреть на то, что осталось от сотрудников НИИ, было страшно.
Лежащее на земле прямо напротив проходных существо не было похоже на человека. Во всяком случае, меньше, чем только что разорванные крупнокалиберными очередями бывшие сотрудники НИИ.
Существо подняло уродливую голову, лицо особиста потеряло четкость и лоснилось, словно обсосанный леденец, и прохрипело:
– Ну что, сталкер, видел?
Берет кивнул, не зная, что сказать.
– Понял что-нибудь?
Берет отрицательно замотал головой.
– Завтра в городе побеседуем, – сказал Кощей. – А сейчас пусть все это…
К проходным подъехала бронемашина. «Водник», машинально отметил сталкер. Из кузова выскочили двое с носилками, на которые уложили Кощея, «Водник» взревел японским дизелем и укатил в сторону Москвы.
Откуда-то возник Карапет и еще пятеро или шестеро, судя по виду, тоже из бывших бандюков, в странно раздутых ртутно-блестящих костюмах, с ранцевыми огнеметами за спиной, и двинулись на территорию прибираться.
Берет. Москва, «Дом у дороги»
Что это за место такое, «Дом у дороги»? А вот есть в Москве такое место. Точнее, было. Место, где играют блюз. Блюз и только блюз, исключение делается редко и разве что для рок-н-ролла, который, как известно, сам по себе является беспутным отпрыском блюза, выбравшимся с равнин Миссисипи в дымные города индустриальной Америки и прикинувшимся белым, но не до конца, нет! Конец у него как был, так и остался черным, таким же, как и начало. Пусть этот хамоватый парень и отрастил себе белую ряшку, все равно – внутри он черен! А что делать блюзу в Москве? Что делать ему, привычному к жарким хлопковым плантациям Миссисипи или Луизианы на холодных плоскогорьях и равнинах России, где зимой губы примерзают к гармонике, а? Здесь издавна пели другие песни, ну, например, «Дубинушку». Впрочем, что-то похожее поют и на английском? Разве? А, ну да, вот оно, слышите?
We’re going through the tunnel, push, boys, push!
We’re going through the tunnel, push, boys, push!
We’re saving this old tunnel, push, boys, push!
В общем, эй, дубинушка, ухнем!
Впрочем, это не блюз, это work song[7], но уже почти тепло. Так почему бы блюзу не прижиться в России-матушке?
…А ведь не прижился же! Ну, играют блюз кое-где, слушает блюз сотня-другая любителей, а настоящего блюза не то что в России, а и в Москве как не было, так и нет. Потому что настоящий блюз – его не только играть, его жить надо, и у каждого свой блюз. Можно мастерски играть композиции великих американских блюзменов, но при этом истинным блюзменом так и не стать. У каждого, понимаешь, чувак, свой разговор с Богом, и чужими словами свою судьбу не расскажешь. И чужой музыкой тоже. Понял, чувак?
