А с юго-запада и севера, по железной дороге в Первопрестольную катит другая публика, не сказать, что цивилизованнее, но для России исстари привычная. Это бродяги и бомжи, в основном русские, украинцы и белорусы, славяне из глубинки, безденежные, давно отчаявшиеся быть хозяевами в некогда своей стране и смирившиеся с этим фактом. Еще с северов и прочих неуютных мест едут бывшие зэки, они обычно сватаживаются группой и так добираются до своих малых родин, где их зачастую не очень-то и ждут.
Пусть на центральных вокзалах дежурит полиция, пусть повсюду, где можно, установлены рамки металлоискателей, пусть патрули с собаками рыщут по привокзальным закоулкам, тот, кому надо попасть в город, тот в него попадет. Он просто сойдет на незаметной остановке, там, где, кроме перрона и будки кассирши, ничего нет, ни металлоискателей, ни патрулей с собаками, разве что пара свежеиспеченных прыщавых полицейских. Слугам закона, а на деле слугам хозяев всех российских законов и закончиков, нет дела до не очень-то чистых, да еще и нищих приезжих, с которых и взять-то нечего. И сорная человеческая мелочь практически беспрепятственно проникает в бессчетные поры города.
Прапор Юра после случая в ночной электричке сделался неразговорчив и не то чтобы сторонился сталкера, но вот прежней открытости не стало. Видно, наслушался историй о выходцах из Зоны Отчуждения, а может, знал нечто этакое. Знал, да помалкивал. Скорее всего все-таки знал, потому что, прощаясь с Беретом, посмотрел как-то по-особенному и сказал:
– Ты вот что, браток, не в обиду будь сказано, постарайся держаться от нормальных людей подальше, а то всякое может быть…
Берет хотел было обидеться, но сдержался, сам чувствовал, что что-то с ним не так, правда, к добру или к худу, пока не разобрался.
– А что?
– Да разное рассказывают… – прапор потер свежевыбритый подбородок (брился Юра каждое утро, регулярно, военный человек все-таки) и нехотя добавил: – Плохо вы, сталкеры, на нормальных людей действуете. Поговаривают, обычный человек рядом с выходцем из Зоны превращается в натурального урода. Хотя, может, врут люди, не знаю… Я вот с тобой трое суток, а со мной пока ничего такого не случилось, хотя, честно говоря, очко все равно играет, и еще как! Ну, будь, сталкер, у тебя своя дорога, а у меня – своя.
Шагнул в проулок между желтовато-белесыми, словно вытертые листы ватмана, панельными девятиэтажками и пропал, сгинул, растворился в московских окраинах. Да уж, непрост был прапор Юра, ох, непрост!
