Ей показалось, что Орельен покраснел.
— В Ла Ганне, — ответил он, помолчав, — все помаленьку занимаются этим делом. А дочери Жалино и младший парень — тот, что косой, — ходят еще просить милостыню на Городскую площадь.
— Просить милостыню? — удивилась Катрин.
— Летом, когда у нас в каморке не продохнешь от жары и невозможно уснуть, мы с Жюли часто слышим шаги на улице. Тогда мы встаем и выглядываем в окно. На дворе темень, и мы видим тени людей, которые крадутся вдоль домов с мешками для краденого за плечами. Это семейство Жалино или Миньон.
— Миньон?
— Ну да, этот толстопузый усач и горлопан. Днем он прогуливается по улицам с самодельной тросточкой. Ты, наверное, не видела эту его тросточку?
Такая палка со змеями, которые обвивают ее от наконечника до ручки.
— Видела, видела!
Так мало-помалу Катрин со слов Орельена узнала всех обитателей Ла Ганны. На первом этаже их дома жили хозяева трактира, молодые Лораны.
Орельен утверждал, что они скоро разорятся, потому что рабочие фарфоровой фабрики большей частью едят и пьют у них в кредит и редко отдают долги.
Немного подальше, в дощатой хибарке, — Бог и Боженька. «Бога нет!» — кричал по двадцать раз на дню владелец хибарки — отсюда и его прозвище. Соседями их были Перро и его жена по кличке Крамилу, с багровым, изуродованным ожогами лицом; говорят, что в детстве она упала головой в таз с кипятком.
Остальные жители Ла Ганны были тоже в своем роде примечательными фигурами. Ианду, старый холостяк, одетый, словно арлекин, в разноцветное тряпье, жил в одном помещении со своими тремя свиньями. Многие считали его богачом. Соседка Ианду, Святоша, встречаясь с ним, всякий раз осеняла себя крестом и уверяла, будто Ианду — сам дьявол в человеческом образе.
— Может, так оно и есть? — сказала как-то раз Катрин. — Может, Ианду и вправду дьявол?
Орельен спокойно возразил:
— Никакого дьявола на свете нет.
Катрин и ее братья изумленно переглянулись.
— Кто это тебе сказал? — ахнул Обен.
— Отец. Он говорит: Бог, черт — всё это бабьи сказки.
— Верно, — подтвердила Жюли.
Обен, Франсуа и Катрин были просто ошеломлены столь неслыханной дерзостью.
— Если бы наш отец услышал… — пролепетала наконец Катрин.
Но сказала она это так тихо, что никто не обратил внимания на ее слова.
После этого разговора Катрин старалась не встречаться с Орельеном и его сестрой. Оба они внушали ей страх и неприязнь. Жюли, по-видимому, не замечала или не придавала значения этой перемене, но Орельен бродил по улице как неприкаянный, а Катрин не удостаивала его даже словом.
