Детство и юность Катрин Шаррон | страница 55
— Они… они не… они не поверят вам, — растерянно пролепетал Манёф, но тут же попытался изобразить недоумение: — Впрочем, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите!
Он сделал знак лакею, тот повернул кресло и быстро покатил его обратно к дому.
— Вы правильно поступили, матушка, — сказал Крестный. Но гнев матери уже угас; она обернулась к отцу и печально проговорила:
— Если бы вы послушали меня тогда, Жан, если бы окликнули жандармов, когда они приезжали в Мези, и рассказали им всю правду, нам не пришлось бы сегодня бросать все и уезжать отсюда… — Она грустно улыбнулась и положила руку на плечо мужа. — Бедный ты мой, — вздохнула она, — ты слишком честный, слишком хороший…
Катрин подошла к Крестному.
— Слыхал? — шепнула она изумленно. — Слыхал?
— Что? — удивился Крестный.
— Мама сказала отцу «ты»!
Глава 12
Крестная Фелиси подыскала и сняла для них эти две каморки под крышей ветхого дома в Ла Ганне, нищем пригороде Ла Ноайли.
— Ничего более приличного не нашла, — словно извиняясь, говорила Фелиси. — Как только заикнешься, что у вас пятеро ребят, все домовладельцы в один голос кричат: «Ни за что!»
— Ну что ж, во всяком случае, это нам по карману, — отвечал отец.
Ла Ганна была узкой, отлого сбегавшей вниз улочкой. Дом, где поселились Шарроны, стоял последним по левой стороне. За ним тянулись пустыри, сады, поля и редкие, чахлые рощицы. Но Катрин считала, что на деревню это совсем не похоже, потому что красно-белая мощеная дорога, отходившая от проселка, вела к знаменитой фарфоровой фабрике Ла Рейни. В дни, когда дул западный ветер, дым фабричных труб долетал до Ла Ганны, окрашивая фасады домов в унылый грязно-серый цвет.
Утром и вечером рабочие фарфоровой фабрики шумной толпой спускались и поднимались по улице Ла Ганны. Поначалу Катрин принимала их за пекарей — из-за белых рабочих блуз, — а саму фарфоровую фабрику, о которой отец и братья говорили с таким уважением, представляла в виде длинного ряда огромных хлебных печей, выпускающих тысячи булок, баранок и караваев.
Франсуа пытался вывести сестру из заблуждения и объяснить ей, что такое фарфор. Но она плохо понимала его объяснения, потому что никогда не видела фарфоровой посуды, вплоть до того вечера, когда какой-то старик рабочий, собиравшийся заглянуть в кабачок Лоранов, окликнул ее и, вынув из кармана блузы крошечную полупрозрачную белую чашечку, посмотрел сквозь нее на заходящее солнце.
— Эй, малышка, взгляни-ка на эту чашку, правда, хороша? Это я ее сделал. Да, я!