И вот наступило ещё одно лето — уроков не будет целых три месяца! Вместе с остальными мальчиками из третьего класса мне выдали табель об успеваемости. С криком радости проносились мы по крутым улочкам и по традиции праздновали свободу, разбивая чернильницы о булыжник. Бегая по улицам, я время от времени поглядывал на небо и предвкушал предстоящие каникулы в деревне. Я представлял, как нахожу в тихой лесной чаще птичье гнездо с ещё тёплыми на ощупь маленькими яичками в синих пятнышках или в бледно-коричневую полоску, как подстреливаю воробьев из рогатки и как перехожу вброд ручей. Жаль, что немногие мальчики из моего класса смогут провести каникулы в деревне.
Когда я ворвался в дом, держа в руке свёрнутый в трубочку табель, мать шила на зингеровской швейной машине. Я гордо протянул ей табель. Мама очень удивилась, увидев, что по поведению у меня самая высокая оценка — десять.
— И как это только тебе удаётся их обмануть! — сказала она. — Я пойду к директору и попрошу снизить оценку до нуля.
Я ужаснулся:
— Мама, но я ведь в самом деле хорошо веду себя в школе!
Я всегда чувствовал большую ответственность перед посторонними за поддержание чести нашей семьи.
Мать согласилась не жаловаться на меня, когда я дал ей слово так же хорошо вести себя дома — большего обещать я ей не мог. Тогда, как бы в награду, она сказала:
— Возьми, примерь это, — и протянула синие штаны, которые шила.
Стоило мне посмотреть на них, как я тотчас узнал старые брюки Оника. Мама покраснела и смутилась. Её трюк не удался. Она их перешила и пыталась выдать мне за новые.
— Ты погляди на эту заплату сзади! — негодующе запротестовал я.
— Да она крошечная, с булавочную головку, никто и не заметит. Будешь носить в деревне.
Отец всегда гордился моим братом Оником и сестрой Нвард и никогда им ни в чём не отказывал. Но он никогда не гордился мной: я не играл ни на одном музыкальном инструменте, не читал и не понимал классического греческого, да и в арифметике не блистал. Что же касается отца, он считал предметами первостепенной важности только музыку, классический греческий и математику. Все его клиенты-греки знали, что Нвард — первая ученица в классе по греческому. Отец был большим поклонником греков, их языка и культуры. Жили мы на греческой улице, и некоторые армяне даже считали, что мы больше греки, чем армяне.
Вот и мама теперь очень сильно меня обидела. Если Нвард и Оник были «папиными детьми», то я и моя младшая сестра Евгине были «мамиными». Чаша весов склонялась в пользу Оника и Нвард, ибо слово отца было законом в нашем доме.
