Спустя годы и годы Илья Эренбург писал о Волошине — с симпатией, но как же снисходительно! Он отдавал должное разносторонности интересов и превосходной фантазии Максимилиана Александровича, своеобразию его человеческого облика, удивлялся мужеству, проявленному в годы Гражданской войны. Но Эренбург был человеком слишком иного замеса, чтобы оценить достоинства старшего друга. Он видел его лишь с внешней стороны — и воспринимал как талантливого эклектика, не слишком разборчивого пропагандиста чужих идей. Он понять не мог, как сочетались с волошинским жизнелюбием, с неуемной его страстью к розыгрышам и всевозможным мистификациям, с этой опасной широтой интересов (от древнекитайской поэзии до проблем ионизации газов!) — глубина, определенность и обдуманность отношения к миру.
Еще как сочетались!
2
Эту зиму Марина, как всегда, много читает, продолжает писать стихи. Но мгла одиночества и любовной травмы, с которыми она прожила весь прошлый год, начинает рассеиваться. И причиной тому — крепнущая дружба с Волошиным. Ко времени их встречи у Марины уже слишком накопилось состояние мучительной неудовлетворенности изоляцией от мира, в которую она сама себя поместила. В той замкнутости, которая сложилась в детстве и отрочестве, ей уже трудно было дышать. Эллис и Нилендер были первыми «взрослыми», кто вошел в комнатку Марины из живой жизни. Эллис и выводил ее из этой комнатки, набитой книгами, рукописями и портретами обоих Бонапартов, — в «Общество свободной эстетики», на собрания «Мусагета». Нилендер пробудил любовь, на которую сердце Марины горячо откликнулось. Но теперь были уже потеряны и Нилендер, и Эллис — она снова осталась наедине со своими книгами и тенями, и они уже не радовали ее как прежде.
«Можно тени любить, но живут ли тенями / Восемнадцати лет на земле?» — так сказано в ее стихах осени 1910 года.
Тут-то и явился Волошин. Живой, энергичный, восхищенный, не собирающийся ни влюбиться, ни жениться, но предлагающий дружбу и открывающий мир русских литературных собраний, куда Марина уже делала первые робкие шаги. Теперь это происходит на новых началах. Не как знакомую гимназисточку ведет Волошин Марину на Новинский бульвар в дом Алексея Толстого, только что переселившегося из Петербурга в Москву, а как автора талантливой книжки, как поэта! И как своего друга — на началах равноправия.
Литературные знакомства Цветаевой быстро ширятся. Она будет вспоминать потом, уже после смерти Максимилиана Александровича, что он обладал, среди других, еще одним редким качеством: не только сам был «коробейником друзей», но страстно любил сводить, знакомить, «дарить» своих друзей друг другу…
