Прочитав «Санина», бедный Иван Владимирович Цветаев пришел в смятение и ужас; ему казалось, что своевольная, бунтующая по любому поводу Марина может наделать глупостей: вступить, например, в гражданский брак с каким-нибудь гимназистом. Неуклюже, намеками он пытался поговорить об этом с дочерью — и всякий раз предельно раздражал ее.
«Санинщину» Марина всей душой презирала; эта зараза просто не могла к ней прилипнуть.
Между тем в стране еще продолжались послереволюционные репрессии. Лев Толстой писал в Ясной Поляне «Не могу молчать!», Короленко на страницах «Русского богатства» публиковал гневные статьи. «Рассказ о семи повешенных» и «Иуда Искариот» Леонида Андреева вызвали настоящую бурю откликов в печати — так горячи были темы.
В недрах русской интеллигенции вызревала философия «Вех». Ставший впоследствии знаменитым, сборник выйдет из печати ранней весной 1909 года и объединит статьи виднейших русских мыслителей. В критике он вызовет бурный взрыв негодования, но — знаменательно! — в ближайшие же месяцы издание придется повторить несколько раз, так быстро оно раскупалось.
Даже спорившие сходились между собой в том, что в сборнике много нужной, хотя и горькой, правды, умных и ценных мыслей, сказанных вовремя и с благородным мужеством.
«“Вехи” можно бранить и нужно бранить, но необходимо прочесть», — писали газеты, и сходились в этой позиции почти все. Идеи, до тех пор разрозненно звучавшие в столичных гостиных, в статьях сборника получили смелую и талантливую разработку. Главный пафос состоял в развенчании «доктринерства, направленства, нетерпимости» русской интеллигенции, упорно провозглашавшей во второй половине XIX века приоритет общества перед личностью.
Позже Марина дружески сблизилась с виднейшими авторами «Вех» — Николаем Бердяевым и Михаилом Гершензоном.
Но что это за «взрыв бонапартизма», о котором вспомнила Цветаева, отвечая на вопрос анкеты?
Все началось с того, что прошедшей весной она впервые прочла по-французски пьесу Эдмона Ростана «Орленок» — о несчастном сыне Наполеона Бонапарта, восхитилась и решила перевести ее на русский язык. То был упорный многомесячный труд, подогреваемый не столько литературными целями, сколько влюбленностью в судьбу и личность юного герцога. Пожар увлечения горит в Марине всегда, не разбирая границ.
Уже год спустя, случайно услышав в книжном магазине пренебрежительные слова Валерия Брюсова, сказанные в адрес Ростана, она, едва вернувшись домой, пишет знаменитому мэтру письмо, и в нем — главный вопрос: «Неужели вы видите в нем только блестящего фразера, зная его бесконечное благородство, его любовь к подвигу и чистоте?»
