Пока агентурщики занимались своим делом, мы снарядили две диверсионные группы для подрыва вражеских поездов. Группу из отряда Лопуховского возглавили Альберт Храмов и Василий Верещагин, другую — повели мы с Виктором Соколовым. Наша подрывная группа в составе семи человек шла на участок железной дороги Себеж — граница Латвии. Мы уже не раз ходили к линии и знали, как бдительно охраняют ее гитлеровцы. По обеим сторонам железной дороги они вырубили лес, заминировали подходы, устроили волчьи ямы и натянули проволоку, привязанную к ракетницам. Помимо всего, охрана периодически обстреливала и освещала подозрительные места.
Темной осенней ночью приблизились мы к железной дороге у деревни Логуны. Незадолго до нашего прихода в сторону Латвии прошел поезд. Нам издали были видны вспышки ракет, пущенных патрулями. Мы сориентировались и прямо по пашне подошли к линии.
В ста метрах от железной дороги выставили заслон. На полотно пошли Соколов и Бычков.
Потянулись минуты напряженного ожидания. Время было за полночь, и все кругом, кроме беспокойных патрулей да нас, партизан, давным давно спало.
В эту ночь, как назло, движение словно замерло. Прошел час, другой — тишина. Наши слух и зрение настолько перенапряглись, что начались галлюцинации. То нам слышался шум поезда, то мы отчетливо видели приближающиеся огоньки.
Но вот, наконец, все услышали действительно паровозный гудок, а затем донесся далекий грохот поезда. Мы приободрились. Поезд мчался на всех парах.
Нам не видно Соколова с Бычковым, но мы представляем, как подкладывают они под рельсы взрывчатку. Медлить нельзя, обстановка заставляет спешить.
Поезд уже близко. Слышно, как сбавил он скорость, как, тяжело вздыхая, стал подниматься в гору. Состав, как видно, громадный, и паровоз тащит его еле-еле.
Эшелон идет к фронту, и нам очень хочется подорвать его, но на тихом ходу нет смысла это делать — в лучшем случае подорвутся один-два вагона.
С трудом преодолев подъем, паровоз пошел дальше. Через некоторое время возвращается Бычков.
— Что будем делать? — спрашивает он.
— Рвите поезд из Себежа, — отвечаю я.
Петр уходит. Мы снова ждем.
Близится утро. Восточный край неба заметно светлеет. Из сумрака показывается пригнувшаяся фигура Соколова.
— Рассветает, — говорит он, — надо уходить.
— Побудь еще минут двадцать, Витя, может быть, эшелон подойдет. Я обнимаю Виктора, и он идет обратно. Поглядываем на часы и на небо. Светает все больше и больше. Мы уже решаем сниматься, но тут Поповцев радостно шепчет:
