Дорогой Дэвид, Я получила твое письмо, я понимаю, почему ты больше не можешь принимать письма от меня, я уважаю твое решение. Но я буду скучать по тебе.
Желаю тебе всяческого счастья.
- Натали.
Я стараюсь провернуть дальше, но журнал записей закончен. Последний документ в файле - это свидетельство о смерти. Причиной смерти указаны множественные огнестрельные ранения в тело.
Я слегка раскачиваюсь взад и вперед, чтобы выкинуть мысль о ее падении на улице из моей головы. Я не хочу думать о ее смерти. Я хочу знать больше про нее и моего отца, и про нее и Дэвида. Что-нибудь, чтобы отвлечь меня от того, как ее жизнь закончилась.
Признаком моего отчаянного желания получить информацию и сделать хоть что-то является то, что я иду в диспетчерскую с Зои тем утром. Она разговаривает с руководителем диспетчерской о встрече с Дэвидом, в то время как я решительно смотрю на свои ноги, не желая видеть, что происходит на экране. Я чувствую, что если я позволю себе смотреть на них, даже на мгновение, я стану зависимой от них, потерянной в старом мире, потому что я не знаю, как вести себя в новом.
Но когда Зои заканчивает беседу, я больше не могу держать мое любопытство в узде. Я смотрю на большой экране над столом. Эвелин сидит на кровати и трогает что-то на ее тумбочке. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть, что это такое, и женщина за столом передо мной говорит:
- Это видеокамера в комнате Эвелин. Мы отслеживаем ее 24 часа в сутки 7 дней в неделю.
- Вы можете слышать ее?
- Только если включить звук, отвечает женщина. - Он в основном выключен. Трудно слушать всю эту болтовню целый день.
Я киваю.
- Что она трогает? Какая-то статуэтка, я не знаю. Женщина пожимает плечами.
- Однако, она очень часто на нее смотрит.
Я узнаю ее, откуда-то - из комнаты Тобиаса, где я спала после того, как меня чуть не казнили в штабе Эрудитов. Она сделана из синего стекла и имеет абстрактную форму, которая выглядит как падающая вода, застывшая во времени.
Я касаюсь кончиками пальцев подбородка и пытаюсь вспомнить что-либо. Он сказал мне, что Эвелин дала статуэтку ему, когда он был ребенком, и поручила ему скрыть это от своего отца, который бы не одобрил бесполезную, но красивую вещь, ведь он был Отреченным. Я не очень-то и думала об этом прежде, но статуэтка должна что-то значить для нее, если она проделала с ней весь этот путь из Отречения до Эрудиции, чтобы хранить на тумбочке. Может быть, это был ее личный способ восстания против системы фракций.
