— Когда же мы все-таки увидимся? — спросил он. — Завтра вечером?
Она в раздумье опустила голову.
— Да, завтра вечером.
— Ну, значит, до завтра.
Майна стоял и смотрел, как она идет, покачивая широкими бедрами. Вид ее полной фигуры в голубом платье действовал возбуждающе. Он встряхнул головой и быстрыми короткими шагами пошел в Шенти-ленд, насвистывая мотив старой веселой песенки, которая вдруг показалась ему наполненной новым смыслом. Песенка называлась «Моя любовь».
Вся шайка — трезвая, голодная и, как обычно, угрюмая— была в сборе. Когда нет нубийского джина, еды и гашиша, то нет и шуток, смеха и песни. Вот она, шайка Бритвы. Майна попробовал представить себе, чем эти парни были до того, как сделались ворами и наркоманами. Вообразил их мальчишками: бегают без штанов по деревне, рубашонки полощутся, точно флаги, на ветру; кожа на теле грубая, грязная, волосы кишат насекомыми. Помыть этих ребят — целая история. Они поднимают гвалт на всю деревню. Признают только один вид купания — когда мать случайно окатывает их грязной водой из ведра. Выдернуть у такого мальца молочный зуб — все равно что подвиг совершить. Матери самой с этой операцией не справиться, она вынуждена звать на помощь соседок.
Такой же жизнью жил в детстве и Майна, поэтому хорошо знал и понимал эту среду.
Он застал своих сожителей лежащими в странных, неестественных позах. Если бы они изредка не открывали глаз и не ворочались, то их можно было бы счесть неживыми. Бритва был на кровати один. На появление Майны он реагировал легким поворотом головы.
— Ну, как?
— Неплохо. — Майна плюхнулся на стоявший в углу ящик и оглядел комнату. Вот новая домашняя утварь: две кастрюли, металлические тарелки, кружки и ложки. Она появилась несколько месяцев назад, после того памятного дня, когда Майна стащил у белого человека пиджак с большой суммой денег. Пиджак присвоил себе Бритва, а часть денег Сара, проявив хозяйственность, потратила на дорогостоящую посуду. Однако сомнительно, что все это добро сохранится в доме надолго, подумал Майна. С ухудшением их финансового положения отпадет надобность и в посуде, так что в конце концов ее сдадут под залог. От очага тоже придется избавиться: слишком большая роскошь. И так уж спалили почти все ящики, так что не на чем стало сидеть, а теперь добрались и до крыши. Одну стропилину прожорливое пламя уже поглотило. Сходить бы к кому-нибудь за дровами, но ни у кого не было сил заставить себя немного поработать. Лицо Майны скривилось в улыбке.
