После операции бабушка боялась начинать ходить – ей было больно. Но я понимала: если она сейчас не встанет, она не встанет никогда, и всеми правдами и неправдами уговаривала ее сделать хоть несколько шагов по палате на ходунках. Когда я, измученная, уходила, появлялась мама со словами: «Мамочка, тебе больно, конечно, лежи. Не вставай». Она перечеркивала мои усилия одним легким движением, потому что ее целью было любым путем овладеть наследством. Что я могла поделать?
Есть много вещей, которые я не прощу ей никогда, потому что я и так простила слишком многое на протяжении всей моей жизни. Я уже не испытываю ненависти, но больше не питаю любви. Я вычеркнула этого человека из моей жизни, словно его не существовало вовсе. Но пережить такое не пожелаю никому.
Мама настраивала бабушку против меня, говорила ей всякие глупости, а та верила, потому что дочь не может врать, не может оказаться плохой – иначе для кого тогда бабушка прожила эту жизнь?.. Я страдала.
Когда мы с мужем забирали бабушку из больницы, она чуть не умерла у меня на руках в лифте своего дома. В узкий проем кабины инвалидная коляска не проходила, бабушке надо было встать и сделать с ходунками один шаг в лифт, чтобы доехать до восьмого этажа. Она долго отказывалась, но потом согласилась, ведь мы не могли нести ее вместе с коляской на руках столько лестничных пролетов. Она шагнула в лифт, мы сложили коляску и поехали, а мой муж помчался наверх пешком. Когда двери открылись, она внезапно обмякла, теряя сознание, ватным кулем повалилась на меня, закатив глаза, захрипела, а по ее ногам стала стекать моча. Одной рукой я держала бабушку, другой выпихивала коляску из лифта, пытаясь ее разложить. В голове билась страшная мысль: «Неужели это конец?», и паника нарастала. Подбежавший муж помог усадить бабушку в кресло, хлопал ее по щекам, пытаясь привести в чувство. Я трясущимися руками доставала и роняла телефон и ключи, не зная, то ли звонить в «скорую», то ли открывать дверь в квартиру, и не могла сделать ни того ни другого. Такого страха я не испытывала никогда, ведь я выросла с ней, она – все, что у меня было, постоянного и неизменного с детства. С трудом я открыла дверь, начала набирать номер «скорой», но тут бабушка пришла в себя и сказала, что ей лучше.
В день выписки моя мать ходила по личным делам, ей нужно было забрать новый загранпаспорт. Важное дело, учитывая то, что обратный билет она не брала, не зная, когда сможет вернуться. Я позвонила ей в истерике и наорала на нее за то, что она не находилась вместе с нами, со мной, в тот критический момент. В квартиру бабушки мать пришла через несколько часов… с нарядом полиции и заявлением, что я угрожала ее жизни… Конечно, служители закона этому не поверили, и она, рассердившись, ушла в отделение, чтобы накропать письменный лживый донос на родную дочь.
