Ничего не оставалось, как залить горе пивом. Сопляк взял «Балтику» девятку и поплелся, куда глаза глядят.
Ноги вывели его в незнакомый двор. Там меланхолично гуляли пузатые мужики с комнатными собачками, да на кривобокой лавочке сидела пигалица лет двадцати и упоенно лузгала семечки. Пигалица была конопатой, щербатой и имела такую откляченную задницу, что на нее хотелось поставить кастрюльку.
«Девчонка!» — подумал Сопляк с надеждой и осторожно присел рядом.
— Че делаешь? — спросил он для затравки.
— Стихи сочиняю, — сообщила пигалица. — Хочешь, почитаю?
— Хочу, — сказал Сопляк подбираясь ближе и кладя руку на спинку. Пигалица не отодвинулась, видать, совсем безнадежная.
Надо сказать, при всей своей бестолковости, Сопляк не чужд был искусству. Когда-то он и сам сочинил стих: «Однажды быть может ко мне, приедет принцесса на белом коне, она слезет с коня, поцелует меня и скажет: „Женися на мне“». Сосед по комнате в целом стих одобрил, только заметил, что много личных местоимений: мне, меня. На что Сопляк ответил, что второе «мне» не личное местоимение, а ее, принцессино, поэтому не считается.
Пигалица отставила семечки и продекламировала: «Вот и все, милый мой, выхожу из игры, пусть пойдут мои годы налево. Я прощаю тебе все былые долги, все, что я тебе не пожалела… Вот и все, милый мой, год прошел золотой, дальше будут года чистой меди, черной гирей падут жизнь нарушив мою, я не буду просить привилегий…» и так далее.
— Клево, — сказал Сопляк, пожимая пигалицыно плечо. — Слышь, давай перепихнемся по-быстрому.
— Дурак что-ли, — пигалица сплюнула шелуху и презрительно дернула носом. — Я ему самое дорогое отдаю, а он «по-быстрому»! Нет уж, я хочу медленно, под музыку, и чтоб любовь была!
— Любовь будет, — заверил ее Сопляк, вскакивая с лавочки и хватая за влажную ладошку. — И любовь, и музыка, только пошли скорее!
Гостиница для приезжих класса «Люкс» находилась в тихом, зеленом районе за большим бетонным забором. Солнце уже садилось, когда Иван Петрович, открыв калитку своим ключом (отдельный вход, господа!) ступил во двор. Внезапно зашумели деревья, заполоскали ветвями, их длинные тени потянулись к Ивану Петровичу.
Ивана Петровича пробил озноб.
Он огляделся, но не обнаружил ни малейшей опасности. Двор был пуст, вокруг стояла тишина, лишь вдалеке лаяла собака.
Поднимаясь по лестнице в свой номер, Иван Петрович снова проигрывал в мыслях длинный рабочий день — встречи, согласования, терки и мясорубки. Вроде все он сегодня успел, вроде все сделал, кому надо — напинал, кому надо что надо полизал. Теперь осталось самое главное: набросать новый, четыреста тридцать седьмой вариант проекта и прикинуть планы на завтра…
