— Мой лучший друг — это ты, Лекси. Нет, она не замужем, и не мегера, и не бросала меня. Просто она не испытывает ко мне того, что я к ней.
Один целует, другой подставляет щеку — точь-в-точь как было у них с Джоном.
— Я ее знаю?
Он покачал головой:
— Нет.
— Она мне понравилась бы?
Эдвин сделал рукой нетерпеливый жест.
— Надеюсь, да. Как я могу знать точно? Я бы хотел, чтобы ты с ней познакомилась. Я приглашал ее сюда, сказал, что она может поселиться в комнатах над моей студией и жить столько, сколько пожелает. Но она не приедет.
— Расскажи мне о ней. Как ее зовут?
— Лидия.
— Хорошенькая?
— Она не хорошенькая, она красавица. У нее такой тип лица, который встречаешь на картинах; это красота на все времена, не относящаяся к определенной эпохе. Когда мы познакомились, Лидия улыбнулась. Эта улыбка вошла мне в сердце — и я погиб. Теперь оно навеки ранено и истекает кровью, как поется в песнях.
— Где ты с ней познакомился?
— В институте фотографии.
Аликс почувствовала зависть: счастливый, Эдвин нашел себе женщину, которая разделяет его любовь к фотографии.
— Значит, она фотограф?
— Нет, моет лестницу.
— Эдвин!
— Она не уборщица, а беженка! — нетерпеливо перебил он. — На самом деле она музыкантша. Только подумай, каково это для клавесинистки — весь день полоскать руки в холодной воде.
— Клавесинистка? Необычно, — поспешно произнесла Аликс, стараясь скрыть от Эдвина замешательство и вмиг возникшую неприязнь к этой иностранной самозванке. И что ей за дело до ее рук?
Они достигли поляны Язычников, большого покатого участка девственного снега, поскрипывающего и похрустывающего под ногами. Санки были достаточно длинными, чтобы вместить обоих, и близнецы стали скатываться с горы и вновь взбираться на нее, с усилием таща за собой сани, а потом опять летя стремглав по склону холма. И так — множество раз. Спуск заканчивался ровной площадкой, по которой змеилась в озеро одна из горных речушек. Здесь путь санкам резко преграждали высокие заросли сухой травы, не давая сорваться вниз с заледеневшего обрыва. Причем уже не слабого узкого ручейка, а целой речки, которая, сверкая, быстро бежала меж подмытых водой миниатюрных снежных утесов.
Иногда брат или сестра съезжали поодиночке, распластавшись на санях так, что лицо находилось в нескольких дюймах от проносящегося под полозьями снега. После одного такого спуска Аликс вылетела из саней и, лежа на снегу, хохотала, позабыв про все несчастья, про Лидию; немного замерзшая, намокшая и чувствующая себя такой счастливой, какой не была… уже бог знает сколько времени! Да, она действительно не помнила, когда ей было так хорошо.
