Казаки | страница 34



— О великий, я привез твоим сыновьям инкрустированный драгоценными камнями и жемчугом щит, добытый в бою с турками.

Они стали разбирать трофеи, которые привез Лун. Встречавшие окружили их.

Жизнь в татарской орде была полна забот и усердной работы по хозяйству. Пока женщины трудились дома, выполняя домашнюю работу, их мужья и сыновья становились то пастухами, то охотниками, регулярно отправлялись в дальние боевые походы. Татарские кони были быстры, как ветер, а татарские стрелы ловко попадали в медный пятак со ста метров. В одиночном бою татарские воины сражались, как тигры. Единственной их боевой силой, самой грозной и разрушительной для врагов, была татарская конница. Татарская конница никогда сначала боя не нападала вся целиком. Конница разбивалась на маленькие отряды, по десять или двадцать всадников, и атаковали противника стрелами, держась от него на расстоянии. Окружив вражескую армию, они атаковали ее с разных сторон малыми группами, не ведя бой на мечах. Поэтому было трудно определить местонахождения всего отряда татарской конницы. Нанеся, таким образом, несколько десятков атак, они сокращали число вражеской армии, а после этого все отряды татар соединялись в условленном месте и времени в один большой отряд. После этого они обдумывали новый план действий — для того, что бы нанести сокрушающий удар по противнику, объединив все свои силы. Татарские воины так и не взяли на вооружение огнестрельное оружие. Они считали, что огнестрельное оружие — это детище сатаны. С другой стороны, они превосходно умели пользоваться своими луками. И по этому, пренебрежение к огнестрельному оружию, компенсировалось в бою мастерским владением боевым луком. Находясь в седле, они могли почти без промаха выпускать свои стрелы на достаточно большие расстояния, хотя по дальности выстрела и мощи их стрелы все же уступали огнестрельному оружию. Татарская конница прекрасно сражалась в степях, но не могла противостоять каменной могучей крепости. И поэтому они просто обходили ее стороной.

Как-то вечером, Лун зашел к хану домой. Лун был задумчивым и сильно озабоченным, что-то мучило его сознание.

— Я знаю, Курбангали, что ты велик, но еще больше ты славишься своим острым и мудрым умом. Я ведь единственный вольный европеец в этом ханстве и состою у тебя на службе…

— Это верно. Я пустил тебя в мой дом, как сына родного, — добродушно произнес хан.

На первый взгляд, было очень странно такое теплое и добродушное отношение грозного татарского хана к человеку с явно европейскими чертами лица. Хан не только уважал его, но и приблизил его к своей семье. Хан вспомнил давние события, когда еще Луну было всего девять лет, и он работал рабом в ханстве. Это были тяжелые времена, когда ханство и сам Курбангали вел много сражений со своими соседями и еще больше дипломатических переговоров. Поступая мудро, а иногда и жестоко, но справедливо, как о нем потом говорили, ему удалось сохранить ханство цельным, не разоренным другими ордами или Османской империей. Он брал к себе на службу сильных наемников из дружественных ханств. Однажды к нему пожаловал татарский воин по имени «Грозный». Он был силен и опасен в бою, быстрый, как молния и хитрый, как лиса. Прославился он тем, что его удары мечом еще никто не смог отбить. Своим широким клинком он мог разрубить всадника вместе с его лошадью. Хан нанял его в свой отряд разведчиков, который выполнял особо опасные и отчаянные боевые операции. Лун в то время был обыкновенным мальчиком девяти лет. Семь лет назад его привезли с юга Крыма, как раба, для домашних работ. Его, как и других рабов привезли после нападения татарами на одного из купеческих богатых караванов. С детства Луна интересовали различные виды оружия. Он в тайне от татар, ночью, когда все спали, пробирался в хижину солдат и рассматривал, а иногда и трогал клинки, которые привозили из походов татарские воины. Наблюдая за тренировками солдат, мальчик мечтал, как когда-то станет таким же великим, сильным и храбрым воином. В татарском селении его прозвали тридцать шестым — за то, что у него был на спине отпечаток цифры тридцать шесть. Все полагали, что это число было номером раба, которое было поставлено его последним рабовладельцем из Кафы, откуда его везли в купеческом караване.