— Кто там? — спросила хозяйка, подойдя к двери.
— Пустите переночевать, — послышался глухой, хрипловатый голос.
Хотя этот голос показался Марьяше знакомым, осторожность заставила ее спрятаться в подполе.
Хозяйка открыла дверь. На пороге, сутулясь, стоял обросший темно-русой бородкой высокий человек в грязном, рваном пиджаке и стоптанных кирзовых сапогах.
— Откуда вы? — спросила хозяйка.
— Издалека, — неопределенно ответил вошедший.
Хозяйка усадила его за стол и дала поесть. Человек перекрестился и, принявшись за еду, стал расспрашивать, давно ли тут были немцы, а потом исподволь завел разговор о двух женщинах, которых он ищет. Он подробно описал их, допытываясь у хозяйки, не встречались ли ей такие и не знает ли она, где их искать.
По описанию хозяйка догадалась, что одна из них — Марьяша, но промолчала: мало ли народу ходит теперь по свету, нельзя же доверяться первому встречному!
— На обратном пути зайдите, может быть, я что-нибудь и разузнаю, — неопределенно пообещала она.
Попрощавшись с прохожим и заперев за ним дверь, она спустилась в подпол и рассказала обо всем Марьяше.
— Да это, наверное, наш Шимен ищет свою мать и меня! — воскликнула Марьяша.
Через день Шимен снова пришел на хутор. Дверь ему открыла Марьяша.
— Откуда ты, Шимен? — побледнев от волнения, воскликнула она дрожащим голосом.
— Все, все расскажу, — обняв ее, ответил Шимен. — Скажи только, где мама.
— Не знаю, Шимен, — заплакала Марьяша, — Вскоре после того, как ты ушел, кто-то, как видно, выследив нас, начал стрелять. Я поползла дальше, а…
И Марьяша рассказала, что произошло с ней и Эстер.
В это время неподалеку от хутора началась стрельба, и Марьяша всполошилась.
— Немцы!
— Успокойся, Марьяша, это партизаны Охримчука. Я и сам воюю в его отряде, — сказал Шимен. — Мы разыскиваем тебя и маму. Идем!
Марьяша с Шименом к вечеру добрались до партизанского отряда. В штреке шахты, где разместился этот отряд, горела самодельная лампа из гильзы снаряда. Шимен сразу же подвел Марьяшу к Охримчуку, который, сидя за столом, о чем-то оживленно беседовал с двумя бородатыми партизанами. Да и сам Охримчук сильно оброс: небольшая бородка, которую Марьяша видела у него в Миядлере, превратилась в изрядную бороду; за это время он отрастил и густые усы. Все это да еще кобура и портупея придавали ему солидпый вид бывалого воина. Но иссиня-голубые глаза по-прежнему искрились улыбчивой добротой на суровом, огрубевшем лице.
— Марьяша! — порывисто вскочил он. — Ты? А мы ищем тебя, что называется, днем с огнем. Ну, рассказывай — где пропадала, как очутилась здесь?
