Нельзя не рассказать о замечательном проводнике нашего каравана полуякуте-полуцыгане из селения Крест-Хальджай. Все звали его Макаром. На знаю, было ли это его настоящее имя. На коротких привалах он рассказывал о себе: царские власти выслали их табор в Якутию за какую-то провинность: половина поумирала, другую половину поубивали местные богачи, а Макар остался в живых — у тойона произошла осечка с ружьем, и ребенка спрятали батраки.
— А теперь крепко породнился я с якутами. — Макар подбрасывает сухостой в железную печурку. — Но все равно цыганская кровь бередит душу. — Он встает и, потянувшись, мечтательно говорит: — Возьму своих деток, посажу в большие сани. — Он поворачивается ко мне: — Знаешь, крытые, как чум, поставлю в них печку, оленей запрягу, и — айда!
Я всегда удивлялся искусству Макара читать следы. По следам нарт и ног он определял, кто прошел. Больше, того — якут или тунгус.
— Надо сильнее охранять сегодня оленей, — говорил Макар. — Следы нехорошие.
Каждый вечер проводник отпускал животных пастись. Они долго крошили копытами снег, чтобы добыть мох. В поисках еды далеко отходили от наших палаток, где под руководством Макара уже через пятнадцать минут варилось конское мясо. Если б пропали олени, никто бы из нас не остался в живых. Каждое утро проводник выходил к ним с мешочком соли на шее. Посыплет соль на ладонь, скажет что-то, и олени, как по команде, сбегаются к нему.
…Когда наши сани растянулись по руслу реки, с двух сторон раздались выстрелы, эхо от них было подхвачено дробным стуком пулемета. Упали олени, шедшие впереди, загородив путь. Петров, укрываясь за торосами, побежал к пулемету.
Растянувшись цепью, мы двинулись навстречу засаде. Выстрелы прекратились — бандиты уходили к лесу.
— Эй, подождите! — Петров, намного опередив цепь, мчался к широким нартам, на которых был установлен пулемет. — Подождите, говорят! — кричал, задыхаясь, Петров. — Свой я, свой!
Я похолодел. Неужели — враг? Вскинул винтовку.
— Не стреляй! — ко мне бросился Абаев из полувзвода Петрова. — У него граната здесь! — Он показал себе на грудь. Абаев весь дрожал. — Успел бы!
Видно, Петрову крикнули, чтобы он бросил пистолет. Он откинул его в сторону. «Бумага у меня для вас!» — эти его последние слава слышали наши люди с краю цепи. Возле самых нарт Петров вскинул, руку с гранатой и, расстреливаемый беспорядочными выстрелами в упор, швырнул ее в сани с пулеметом, разнеся их в клочья…
Когда мы прощались с Петровым, Абаев уже успел зашить его неизменную шинель, продырявленную пулями…
