— Прошу вас пока ничего не решать. Пусть Сергей Александрович будет арбитром, посмотрит историю болезни, послушает больную. Если и он, и Григорий Наумович найдут, что Арсеньеву следует отправить в больницу, — я не стану возражать.
— Поручаю вам разобраться в этом вопросе, — сухо проговорила Спаковская, обращаясь к Журову.
Анна с Журовым вышли.
— Послушайте, охота вам брать на себя обузу? — спросил Журов, покусывая травинку и сбоку поглядывая на задумчивое лицо Анны. — Не понимаю вас. Как мне известно, вы сегодняшнюю ночь не спали.
— Я врач. Я обязана лечить больных. Понимаете, больных.
— У вас удивительная особенность: выдаете прописные истины, а звучат они у вас как откровение. И не мечите на меня голубые молнии.
— Сергей Александрович, почему вы в Крыму?..
— Вы хотите спросить, почему я здесь, а семья в Москве?
— Нет, я хочу знать, как вы сюда попали?
— С двусторонним пневмотораксом.
— Я так и думала. А квартиру в Москве терять не хотите.
— Не хочу, — в голосе его прозвучали обычные насмешливые интонации. — Кстати, — добавил он с неожиданной запальчивостью: — фтизиатром я стал до того, как заболел.
— Я рада, — призналась Анна.
Они зашли к Асе. Молодая женщина лежала на спине, выпростав очень белые руки поверх одеяла. Тонкие, какие-то летящие волосы растрепались по подушке, к потному лбу и вискам прилипли мелкие кудряшки. На бледном, ставшем совсем маленьким, лице с запекшимся ртом — жили только глаза. Сейчас они уже не были ярко-зелеными, какими Анна их видела в больнице, они казались черными из-за темных теней вокруг век.
— Асенька, — сказала Анна, оправляя подушку. — Сергей Александрович хочет вас посмотреть.
Ася осталась лежать так же неподвижно, устремив взгляд на причудливые невиданные деревья за балконом.
Ее взгляд теперь постоянно притягивало диковинное розовое дерево: цветы на нем прикреплены к самым ветвям, и от этого ветви кажутся мохнатыми. Нянечка объяснила: «Называют его — иудиным деревом, а как по-научному, не знаю».
Сергей Александрович вошел в палату с обычной приветливо-насмешливой улыбкой и громким, самоуверенным голосом произнес:
— Доброе утро, как мы себя чувствуем? — Он взял Асю за руку и стал считать пульс, и тут только взглянул на нее.
Улыбка на его лице исчезла, оно стало серьезным. Анна поняла: беззащитность Аси и ее глаза тронули Журова. Он несколько мгновений, не отрываясь, смотрел на Асю, потом опустил глаза. Удивление, жалость и какое-то чувство виновности совершенно преобразили его.
