— Наверное. Как его успехи?
— Ему пришлось уйти из университета, сэр, диплома он так и не получил. Но о вас у него остались самые теплые воспоминания. Он всем и каждому хвастался, что учился у вас.
Если хотите понравиться мамаше, говорите, что ее ребенок — чудо. Доктор Твишелл пригласил меня сесть и великодушно разрешил заказать для него выпивку. Его ахиллесовой пятой было тщеславие. Те четыре дня не пропали для меня даром: я собрал о нем кое-какие сведения, выяснил, какие газеты он выписывал, каких степеней и научных званий удостоен, какие книги написал. Одну из них я попытался прочесть, но увяз на девятой странице. Зато нахватался кое-каких словечек.
Я представился ему писателем-популяризатором, сказал, будто собираю материал для книги «Непризнанные гении».
— И о чем она будет?
Я смущенно признался, что книга еще в стадии замысла, но мне хотелось бы начать ее с популярного рассказа о его жизни и работе… если, конечно, он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, я бы хотел получить материал из первых рук.
Это была грубая лесть, и он, конечно, на нее не клюнул. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он согласился подумать. К следующему дню он надумал, что я собираюсь посвятить ему не главу, а всю книгу, проще говоря — написать его биографию. Поэтому он говорил и говорил, а я записывал… по-настоящему записывал. Блефовать было нельзя — время от времени он прерывался и просил прочесть ему мои заметки.
Но о путешествии во времени он помалкивал.
Наконец, я не выдержал:
— Доктор, правду ли говорят, что какой-то полковник буквально выбил у вас из рук Нобелевскую премию?
Три минуты подряд он витиевато ругался.
— Кто вам сказал об этом?
— Доктор, мне по роду занятий приходится консультироваться в Управлении Безопасности… разве я не говорил вам об этом?
— Нет.
— Так вот, там один молодой доктор философии рассказал мне всю эту историю и совершенно искренне заявил, что ваше имя гремело бы в современной физике… если бы вы решили опубликовать свое открытие.
— Чертовски верно!
— И еще я узнал, что открытие засекречено… по приказу этого полковника… Плашботтома, кажется.
— Трэшботтом, Трэшботтом, сэр. Жирный, тупой, надутый болван из тех, кто готов прибить гвоздем фуражку к своей голове, лишь бы не потерять ее. Фуражку, разумеется. Голова-то ему ни к чему. Надеюсь, когда-нибудь он так и сделает!
— Очень жаль.
— О чем вы жалеете, сэр? О том, что Трэшботтом — дурак? Так в этом виновата природа, а не я.
