В десять утра я предстал перед директором Риверсайдского Санктуария.
— Доктор Рэмси, меня зовут Дэниель Бун Дэвис. У вас есть клиентка по имени Фредерика Хайнке?
— Есть у вас какие-нибудь документы?
Я показал ему водительские права, выданные в Денвере тридцать лет назад и свидетельство из моего Санктуария. Он внимательно прочел бумаги и вернул их мне.
— Мне думается, ее должны разбудить сегодня, — сказал я взволнованно. — Можно мне присутствовать при этом? Я не имею в виду сам процесс, я говорю о той минуте, когда она откроет глаза.
— Мы не собирались будить ее сегодня, — ответил он, пожевав губу.
— Как?! — у меня упало сердце.
— Да, не собирались. Она не хотела, чтобы ее разбудили именно сегодня. Она вообще не велела себя будить, пока не появитесь вы, — он улыбнулся. — Должно быть, у вас золотое сердце. По виду этого не скажешь.
— Спасибо, доктор, — выдохнул я.
— Подождите в вестибюле или пойдите погуляйте. Через пару часов мы позовем вас.
Я вышел в вестибюль, и мы пошли гулять. Я купил для Пита новый саквояж, но он ему не понравился — запах, наверное, не тот, что у старого. Видимо, поэтому прошлую ночь он проспал на подоконнике.
Мы зашли в «воистину чудесное местечко», но мне ничего в рот не полезло. Пит съел мою яичницу, и я обтер желток с его морды. В одиннадцать тридцать я вернулся в Санктуарий. Наконец, меня провели к Рикки.
Я видел только ее лицо. Остальное было закрыто покрывалом. Это была моя Рикки, но уже зрелая женщина. Она была словно изящный ангел.
— Она под гипнозом, — тихо сказал доктор Рэмси. — Становитесь сюда, и я разбужу ее. А вот кота лучше убрать отсюда.
— Ни в коем случае, доктор!
Он пожал плечами, повернулся к Рикки и произнес:
— Просыпайтесь, Фредерика. Просыпайтесь. Вы должны проснуться.
Ее веки задрожали, и она открыла глаза. Посмотрела по сторонам, увидела нас и сонно улыбнулась.
— Дэнни… и Пит…
Она протянула нам руку — на левом пальце у нее было мое кольцо.
Пит мяукнул, прыгнул ей на плечи, и они, в восторге от встречи, забыли обо всем.
* * *
Доктор Рамси хотел оставить Рикки в палате до завтра, но она не согласилась. Я подогнал джампер прямо к двери Санктуария, и мы понеслись в Браули. Бабушка Рикки умерла в 1980 году, других родственников у нее не было, но остались кое-какие вещи — в основном, книги. Я распорядился отправить их в «Аладдин» на имя Джона Саттона.
Перемены в облике родного города настолько поразили Рикки, что она ни на миг не выпускала мою руку. Она не страдала приступами ностальгии, просто хотела уехать из Браули как можно быстрее.
