Я был так занят, что забыл об осторожности. Однажды я вышел купить сервомотор и напоролся на знакомого из Калифорнии. Он окликнул меня, и я сдуру отозвался.
— Эгей! Дэн! Дэнни Дэвис! Ты откуда здесь взялся? Я-то думал, что ты сейчас в Мохауве!
Мы поздоровались за руку.
— Просто деловая поездка. Вернусь через пару дней.
— А я возвращаюсь нынче вечером, позвоню Майлзу и расскажу, что видел тебя.
Я увял.
— Ради бога, не надо.
— Почему? Вы же с Майлзом друзья — не разлей вода.
— Ну, видишь ли, Март, Майлз не знает, что я здесь. По идее, я должен был быть в Альбукерке по делам компании. А здесь у меня сугубо личное дело. Понимаешь? Никакого отношения к фирме оно не имеет. И мне не хотелось бы обсуждать это дело с Майлзом.
Он понимающе кивнул.
— Здесь замешана женщина?
— Хмм… да.
— Замужняя?
— Считай, что так.
Он подмигнул и ткнул меня пальцем в ребра.
— Понял. Майлз ведь известный святоша. О'кей, я тебя покрою, а ты когда-нибудь выручишь меня. Она хоть хорошенькая?
«Покрыть бы тебя дерновым одеялом, чертов проныра», — подумал я про себя.
Март был второразрядным коммивояжером и большую часть рабочего времени обхаживал официанток вместо того, чтобы вербовать покупателей. Впрочем, дело неплохо шло и без него.
Я угостил его стаканчиком и баснями о «замужней бабе», он поведал мне о своих подвигах, наверняка вымышленных, и мы распрощались.
А однажды мне подвернулся случай угостить доктора Твишелла, правда, ничего из этого не вышло.
Случайно я уселся неподалеку от его столика в аптеке на Чайна-стрит и увидел его в зеркале. Первым моим побуждением было заползти под стойку и подольше оттуда не высовываться.
Потом я сообразил, что из всех живущих в 1970 году он для меня наиболее безопасен. Бояться было нечего, ведь между нами еще ничего не произошло… в смысле «ничего не произойдет». Не стоит и пытаться выразить это — когда складывалась английская грамматика (да и русская тоже), о путешествиях во времени и слыхом не слыхали. Придется, видно, вводить в английский язык новые категории, вроде как во французском или в классической латыни.
Как бы то ни было, Твишеллу было не за что дуться на меня. Я мог смотреть ему в глаза с чистой совестью.
Сперва я подумал, что обознался. Но нет, у Твишелла было лицо не чета моему: четкое, самоуверенное, высокомерное и довольно красивое. Он чем-то напоминал Зевса. Я вспомнил, во что превратится это лицо и содрогнулся, вспомнив, как я обошелся со стариком. Я удивился — как я посмел.
