Нарве тоже однажды очутился в тюрьме. Правда, не из-за крови и плоти Христовой. Он выпил две бутылки вина, сел за руль да и поехал на свадьбу к своей старинной подружке…
Его любимая книга — «Жак-фаталист». У него своя методика чтения: каждую прочитанную страницу он вырывает и швыряет прочь, и чем больше он читает, тем тоньше становится книга и тем легче рюкзак. Он превратил навык носить как можно меньше вещей в своеобразный спорт. Две книги, безупречно белая сорочка, нижнее белье и туалетные принадлежности, фонарик и нож — вот и все его снаряжение. Он почти ничем не владеет. Дом, в котором он живет, почти пуст. Музыкальный центр, две лампы и кровать — вот вся его собственность. Кровать находится под лестницей, там ему спокойнее спать. Одетый, он сидит в постели и слушает музыку Иоганна Себастьяна Баха.
Поговаривают, что Теодор Адорно[44] был великий шутник. Каждый раз ровно в час дня он прерывал работу. Вместе со своим научным ассистентом Региной Беккер-Шмидт он разыгрывал ритуальный спектакль. Шоу называлось: выступление маски бродяги. Адорно стоял у окна и наблюдал за своими коллегами, которые шли мимо его кабинета. Когда в поле его зрения попадал кто-нибудь из коллег, по мнению философа, совершивший несусветную глупость, в окне появлялась маска бродяги и начинала изображать, как она пожирает беднягу.
25
В 1821 году Уильям Хэзлитт написал эссе «Дневник путешествий».
Зимой 1789 года он — семилетний мальчик — прошел пешком десять английских миль из Вена в Шрюсбери, чтобы послушать проповедь Самюэля Кольриджа, который выступал перед новой паствой. Встреча с Кольриджем произвела на юного Хэзлитта неизгладимое впечатление. Впрочем, после многих лет дружбы юношеское поклонение преобразилось в шутливое и доброжелательное противостояние: рассказывая о своем друге, Хэзлитт зачастую не мог избежать саркастических ремарок: «Губы у него полные, чувственные и открытые, подбородок добродушный и круглый, зато нос — самая выразительная часть лица и показатель воли — маленький, непримечательный, ну просто никакой, словно его стерли».
Хэзлитт также комментировал походку Кольриджа. По его словам, она свидетельствовала о непостоянстве его политической ориентации и восторженном характере. Хэзлитт всю свою жизнь был радикалом и бунтарем. А Кольридж, напротив, тяготел к консервативному мировоззрению, в нем превалировали нерешительность и смирение: «Гуляя с ним, — вспоминал Хэзлитт, — я заметил, что он все время переходит с одной стороны дороги на другую. Такая схема передвижения показалась мне оригинальной, но я не стал бы объяснять ее недостатком целеустремленности или неспособностью отстаивать свои принципы. Просто мне кажется, он не в состоянии двигаться вперед».
