. Он знаком также с хулой в адрес Хайдеггера, которую Томас Бернхардт
[17] позволил себе в «Старых мастерах».
— Его оскорбления в адрес деда наша семья воспринимает как великий комплимент, — говорит он.
Мы понимаем, что беседа закончена.
— И куда же вы теперь? — спрашивает он.
— Нам пора, — отвечаю я тактично.
Мы отправляемся дальше, в поисках приключений. Ноги болят, и спать под открытым небом будет очень тяжело. Я предлагаю поселиться в отеле. Мне нужны кровать и телевизор, стены и гардины, мне хочется оказаться подальше от природы и птиц.
Но мой друг Нарве, еще более опытный бродяга, предлагает пересечь границу Италии в районе Доломитов. Ему очень хочется в горы, он жаждет увидеть эти потрясающие горные хребты, побродить по вершинам и переночевать в горах. Пора-пора, нам предстоит нелегкий поход. Мы спорим. Я возражаю.
Я вымотан, я еще не совсем опытный бродяга, и это — моя вторая неудача.
В конце концов мы пересекаем итальянскую границу на поезде. Но после двух суток полного штиля в отеле я ощущаю беспокойство и трепет, страсть к путешествиям снова закипает в крови, и я хочу снова в путь.
Теперь-то я понимаю, что стать бродягой одним махом нереально, что не так-то это просто. Потребуются тренировки и мужество, навыки и время.
Через леса мы пробираемся до Азоло, к дому, где я прожил два месяца у моего друга, Гарольда Костелло, писателя, который никогда и ничего не написал.
Зато я в этом доме написал кое-какие главы своего первого романа.
Пока мы спускаемся к виноградникам и оливковым деревьям, к ульям и боярышнику, я думаю: круг замыкается. Но нет, именно здесь он начинается. Это начало. Начало долгого пути, первый шаг к профессии и судьбе бродяги.
12
Я выхожу из пивнушки в Осане в новых сапогах фирмы «Гармонт», они светло-зеленого цвета и очень гармонируют с одеждой. Темно-синий костюм, в светлую полоску, расклешенные штаны, на мне новая белая сорочка и яркий спортивный рюкзак, оранжевого цвета, он прямо-таки светится.
Довольный своим видом, я целеустремленно направляюсь к церкви Осане и выхожу на почтовый тракт.
Известно, что Руссо любил гулять в своеобразных армянских одеждах: он надевал меховую шапку, кожаный шарф и сорочку из грубого домотканого сукна. Есть его портрет в этом одеянии, кисти Рамсея[18]. Самоуверенность, позерство и безумие, которые угадываются в его взгляде, вполне соответствуют автобиографическим признаниям в предисловии к «Исповеди»: «Я затеваю беспримерное дело, которому не найдется подражателей. Я хочу показать человека во всей правде природы, и таким человеком буду я сам»
