Ушли солдатики, оставили нам кой-чего, поделились. Хлеба у нас давно не было, поели — повеселели.
Лето прошло, подошла осень.
К Октябрьским праздникам привезли на село хлеба печеного и всех солдаток оделили. Да еще дали соли — полкило на семью. Обрадовались мы: хлеб — это одна радость, другая радость, что о нас позаботились.
Принесла я домой две буханки, положила на стол, а ребяты округ собрались, к буханкам тянутся, хлеб нюхают — хлебный дух им сладкий. Отрезала всем по ломтю, сольцой посыпала. Едят хлебушко, и такие, вижу, счастливые — куски большие, немереные.
Пришла Тася, говорит: еще и почту привезли. Взволновалась я — где ж та почта, где искать? А ее в ящик поклали, под навесом, где раньше сельпо было. Дом тот сгорел, один навес остался. Почтарей-то еще не было. И почта еще не ходила, первый раз привезли.
Послала было Гришу письма поискать, потом испугалась — проглядит малый. Сама побежала.
Долго я те письма перебирала, пока нашла для меня писанные. Одно от Феди, другое — похоронка на Федю, полгода как послана. Умер в госпитале от тяжелых ран, похороненный в Брянской области, братская могила в таком-то месте.
Прочитала я похоронку еще по дороге. Плетусь, ноги не идут. Тащусь едва живая. Не плачу. Не знаю почему, слезы нейдут. В голову стучит, что не надо:
Гармонист, мой гармонист,
Рубаха атласна,
За тебя, гармонист,
Замуж я согласна.
Думаю: сказать детям или не говорить? Такие они были радошные — хлеб-то ели
Гармонист, гармонист,
Рубашечка алая...
Вошла в дом, села на скамейку, Гришенька мой спрашивает: есть ли вести от папы? Тут я про письмо вспомнила, еще не прочла его. Прошу — читай вслух.
Читает письмо сынок, а как дошел до конца, прочитал последние Федины слова, не стерпело мое сердце, прорвалось слезами.
День плачу, два плачу, остановиться не могу. Все делаю, что надо, а слезы текут и текут. Потом затихла.
Знал он, видно, что мы не свидимся. Я тоже знала, но наперекор надеялась.
Февраль 1943 г.
...Не писал долго, от почты был оторванный, но мы выбрались. Покуда живой. От вас теперь далеко. Бьем врага со всей ненавистью. Столько навидались фашистского злодейства над женщинами, над детьми и старыми людями. Где вы, семья моя дорогая? Хоть бы спастись тебе с ребятами, а уж со мной ладно, что будет — я солдат. Готовимся к бою, идем вперед. Прощай, жена моя Ксюша. Твой навеки муж Федор.
А я жду-пожду мужня письмеца,
А все нет письма, нету весточки.
А пришло письмо, письмо черное,
