Дети играли в “папы-мамы”: накрывали байковым одеялом спинки стульев, ставили под крышу кукольную мебель, кроватки, ванночку, плиту, рассаживали своих детей — кукол, мишку, зайца. Муся и Коля копошились в своем доме — готовили обед, купали ребят, укладывали спать.
Шла большая война — первая мировая. Воевала и Россия. Но на Никитском жизнь шла мирно, и спокойно играли дети в своем доме под байковой крышей.
Машин отец был хирург, военный врач в прифронтовом госпитале. “Его не убьют?” — спрашивала Муся у мамы. “Нет, деточка, он под защитой Красного Креста”. Мусе представлялся громадный крест, сложенный из кирпича. Мама объяснила, что Красный Крест — это знак всемирной ор-га-ни-за-ци-и, спасающей раненых, больных и пострадавших от войны.
Муся запомнила из этой беседы два новых слова... “ор-га-ни-зация” и “ми-ло-сердие”.
И вдруг все кончилось — игры, прогулки, дружба.
Однажды Коля пришел подстриженный, в новом матросском костюмчике, сказал, что играть не может, зашел проститься. “Мы завтра уезжаем к бабушке в Уфу”,— губы у него скривились, но он не заплакал, удержался. Няня принялась расспрашивать — как, что да почему, а Муся вдруг крикнула: “Ну и пускай, ну и уезжай”,— и запрыгала на одной ножке по комнате, пока няня не прикрикнула.
На следующий день вышли на прогулку, на лестнице валялись бумажки, стружка, обрывки веревок. “Уехали”,— сказала няня, и Муся расплакалась так, что гулять не пошли.
И еще вспоминались им разные подробности их жизни на Никитском. Игра в “робинзонов” с кораблекрушением, когда разбили вазу, “госпиталь” с котятами, которые не хотели лечиться и прятались под диван. И как однажды, услыхав звонок (мама пришла за Колей), они залезли в шкаф, их насилу нашли.
Разговаривая, прошли через Марсово поле, мимо Михайловского замка, дошли до Таврического дворца, здесь неподалеку жила Аглая Васильевна. Маша попросила Николая подняться, показаться матери. Аглая Васильевна почему-то решила, что этот красивый смуглолицый мужчина и есть “тот самый”,— была неприязненна, руки не подала, а когда Маша наконец растолковала, кого она встретила, мать уже не смогла изменить сухого тона, и Николай поторопился уйти.
С Машей он договорился ехать в Москву вместе, он возьмет билеты, заедет за ней на такси.
Через день они вернулись в Москву, а через месяц поженились.
Они не были близки, хотя и жили вместе. Их тянуло друг к другу, но Николай сказал ласково и твердо:
“Пока он не родится, ничего такого не может быть”. Маша запрет приняла. Порой она думала, что напрасно они поселились вместе, но она сама предложила Николаю жить у нее — его “жилплощадь” для жилья не годилась.
