— Ради Бога, подожди, пока я отдышусь, — она отодвинулась от него, задыхаясь.
Он коснулся языком ее уха, и она поежилась. Его колено прочно обосновалось между ее бедер. Юбка у нее высоко задралась, и он осторожно положил руку на ее теплое бедро, приготовившись к возражениям. Но она не пошевелилась.
Он передвинул руку выше, пока его пальцы не нащупали край ее трусиков. Он просунул руку еще дальше, глубже. Она задумчиво молчала, не двигаясь. Его дыхание было очень частым, и он едва мог говорить. Но вот что странно: его волнение начало утихать.
Он был озадачен ее молчанием, отсутствием реакции.
— Поосторожней, — сказала она один раз, положив руку на его. — Не будь грубым. — Она засмеялась, чтобы смягчить этот выговор. Ее смех шокировал его. Кажется, она чувствует себя слишком непринужденно.
— Тебе нравится? — прошептал он.
Она не ответила.
— А? Нравится? — настаивал он.
— Все нормально.
Он взвесил этот ответ, и его движения вдруг стали механическими, несвязанными.
— Ты когда-нибудь…
— Ой, ну тебя с твоими вопросами, — сказала она, но ее голос был ласковым.
Затем, к его крайнему изумлению, она свободно выпрямилась и уверенно обняла его, за пять или шесть секунд утолив все его страдания за сегодняшний день. Он всхлипнул.
Несколько мгновений они лежали молча, а затем Мери заговорила.
— Я действительно должна идти, сказала она.
— Послушай. Подожди, — сказал он и запнулся. — Я… Ты сердишься на меня?
— Нет. Почему я должна на тебя сердиться? Я думаю, ты очень милый.
— Правда?
— Да. Но ты не очень-то хорошо вел себя с Элис.
— Элис? — повторил Вито тупо.
— Да, Элис Мартулло. Послушай, я лучше пойду. Будет лучше, если я спущусь вниз одна. Ладно?
— Конечно. До встречи.
Она помахала ему рукой и исчезла.
Вито сидел, прислонившись затылком к стене, сгорбившись. Ему были видны дома на другой стороне улицы. Сейчас он чувствовал себя спокойным, отдохнувшим. Но вместо страдания теперь было чувство смущения и удивления. Лениво он отыскал глазами фасад своего дома. Затем оживился и нашел окна квартиры 4-Б. Свет был включен, и жалюзи были повернуты так, что он почти мог заглянуть в комнату. Неожиданно он увидел какое-то движение, фигуру, бело-золотое пятно, двигавшееся за маркизой. Его безмятежность как рукой сняло. Он сидел, положив подбородок на колени, и смотрел, смотрел. Глаза начали слезиться от напряжения. Наконец свет погас. Он вытер лицо и пошел домой.
Было почти двенадцать часов, когда Айрис положила трубку.
