Творения | страница 9



Strom. 1.87.2; пер. Е. В. Афонасина).

Главные обвинения, которые высказывали христианские апологеты в адрес греческих и римских философов, сводились к тому, что философия так и не нашла истины; появление множества школ свидетельствует о том, что истина так и осталась для философов тайной, а философия окончательно погрязла в противоречиях. Не удивительно, что безрезультатный поиск истины привел к появлению скептицизма и школы академиков. Именно подход академиков стал для апологетов настоящей находкой, — они, так же как и их языческие предшественники — скептики, сравнивали и сталкивали между собой учения различных философских школ, позиции которых, как правило, не совпадали друг с другом.

Не только греческие апологеты, но и их латинские коллеги выразили свое отношение к языческой философии. Так же как и для греческих апологетов, для латиноязычных защитников христианства в античной философии были свои авторитеты, к чьим взглядам следует иногда прислушиваться и чьи подходы гораздо предпочтительнее идей, рожденных в других философских школах. Этим авторитетом, как и для греческих апологетов, являлся, конечно же, Платон. Тертуллиан, выделяя в языческой философии два противоположных направления, первое, утверждавшее, что есть Создатель и Устроитель мира, связывал как раз с именем Платона. Это направление, которое Тертуллиан называет humanitas, он противопоставляет второму — duritia (грубость, бездушие), которое связывает с именем Эпикура, утверждавшего, что мир никем не создан, а состоит из особых элементов, соединенных законом природы (Tertull. Ad nat. II.3).[22] Платон и его последователи, в отличие от Эпикура и приверженцев его идей, изучали не мир вещей, а искали главное — первопричину. Однако даже «божественный Платон», по мнению апологетов, не нашел истины. Сложность вопросов, стоявших перед античными философами, в том числе и перед Платоном, толкала не только античных мыслителей, но и многих теоретиков христианства к агностицизму, который теперь основывался на признании непостижимости Божиего замысла. Учитель Лактанция Арнобий прямо признавал, что мы «не знаем того, чего нельзя знать, и не стараемся исследовать и искать то, что не может быть постигнуто» {Am. Adv. nat. И.56–60).[23]

Так же как и в случае с критикой язычества, Лактанций лишь отчасти повторяет идеи своих предшественников. Он далек от подходов греческих апологетов, с одной стороны, обвинявших языческих философов «в воровстве идей», а с другой — одновременно радовавшихся этому интеллектуальному заимствованию с Востока. Никакой идеи интеллектуального заимствования у Востока у Лактанция мы не найдем. Напротив, он удивляется, «как Пифагор, а позже Платон, воспламененные стремлением обнаружить истину, достигли египтян, магов, персов<••>и лишь до иудеев не дошли, в земле которых в то время находилась мудрость и куда они могли без труда дойти» (IV.2.4).