Горло женщины дернулось, когда она сглотнула.
— Прости, — сказала она и отпустила его руку.
Он заметил, что она была очень молода. Привлекательна, со здоровой кожей и блестящими каштановыми волосами. У нее было овальное лицо со слегка квадратной челюстью, ее стесненная грудь была высокой и приятной. В ее карих глазах был проблеск интеллекта. В этом не было большой нужды, чтобы потакать ей и ему.
— Не извиняйся. — Беря ее руку, он заменил рукав своей рукой. Ее ногти были чистыми и неотполированными, а пальцы — тонкими.
Он представил, как эти маленькие ноготки впиваются в его плоть, его кровь заревела в венах. Никакой нужды, вообще.
Он оглядел узкие здания, выходящие на улицу. Он не стал бы ее брать здесь в этом грязном человеческом густонаселенном районе. Но были другие места, менее вредные и рядом. Подстраиваясь под ее шаг, он повел ее прочь, ища дорожку, окруженную зелеными насаждениями, и открытую воду.
Огни и шум ночного города кружились и стихали вокруг них, янтарный свет уличного фонаря, зеленый жар вывески бара, лампа в окне второго этажа.
На следующем перекрестке она заколебалась, ее взгляд бросился вниз по улице к кафе, где деревья, опутанные крошечными огоньками, укрыли группу пустых столов.
— Разве мы не хотим пойти там?
А она смышленая. Или, по крайней мере, умеет ориентироваться.
— Если хочешь, — Морган пожал плечами. — По направлению к гавани спокойнее.
Она нахмурилась. Ее глаза были большими и темными. Он смотрел на тихое сражение между женским чувством осторожности и женским желанием, почувствовал момент молчаливого согласия, когда ее рука расслабилась на его предплечье. Он боролся, чтобы не показать вспышку триумфа на лица.
— Спокойнее, — повторила она.
— Более… живописно, — сказал он, подыскивая слово, которое могло быть обращено к ней.
— О. — Ее язык коснулся нижней губы с сомнением или приглашением. — Я еще не видела гавань. Это моя первая поездка в Копенгаген.
— В самом деле. — Тепло шло от ее руки вверх по его руке. Ожидание текло по его жилам густое и настойчивое. Она не входила в его цель здесь. Но она была передышкой, в некотором роде компенсацией, за долгие годы испытаний и разочарований.
Ее голые плечи мерцали в лунном свете, сладко изогнутые как завиток раковины. Ночь кружилась вокруг них, как морские водоросли, пойманные приливом, запах пива, мочи, автомобильных выхлопов, цветочный аромат и бриз моря.
— Я почти чуть не отказалась от поездки, — продолжила она, как будто он выражал интерес. — Не часть Плана, знаешь ли?
