Пробудился Ганс от яркого дневного света. «Проспал», — подумал он, едва открыв глаза, но, коснувшись босыми ногами холодного пола, сразу вспомнил, что теперь ему не нужно рано вставать. С минуту он сидел на кровати, размышляя, не забраться ли снова под одеяло. В комнате было холодно. Ночью Ганс не топил: экономил топливо. Зевнув, он потянулся так, что в спине даже что-то хрустнуло. Он вспомнил прошедшую ночь. Товар они донесли в полном порядке. Кубичек их ждал. Он приготовил чай, отрезал кусок сала. Вместе с Кречмером они посмеялись над ночным происшествием, и Ганс понял, что старый контрабандист не так глуп, как ему сначала показалось. Соображает. Мысль насчет Марихен, высланной вперед...
Конечно, он брал ее в лес не каждый раз, только тогда, когда нес особо ценный товар. Марихен, как признался Кречмер, любила ходить на такие дела, потому что обожала всякие приключения и не боялась бродить в одиночку ночью по лесу. Таможенники ее хорошо знали, а те, что помоложе, даже пробовали за ней ухаживать. И все-таки Ганс, наверное, не решился бы послать свою дочь в лес. Он не пустил бы ее из дома ночью, в непогоду и холод. Все ему говорили, что граница изменилась. И именно потому, что это была уже не прежняя спокойная и безопасная граница, он не стал бы втягивать девушку в это грязное ремесло.
Контрабандисты никогда не носили оружия. Кто был глуп и не умел ходить, тот быстро попадал в западню к зеленым. Кто был поумнее, тот водил их за нос. Между контрабандистами и таможенниками не было ненависти. Они вместе сиживали в трактире, говорили о погоде, о ревматизме, о дороговизне, но о работе — никогда. Работа работой, а шнапс шнапсом! Обе стороны уважали эту поговорку. Нет-нет, на границе оружию не место. Если бы тогда этот болван Эрик... К черту воспоминания о прошлом! Наплевать на него! Но, дотронувшись до натруженных плеч, он осознал, что снова оказался там, откуда ушел пять лет назад. Прошлое вновь соединилось с настоящим. Он вновь вернулся к своему ремеслу, и, к его удивлению, ему это не было неприятно. Его радовало, что время бездействия кончилось, что ему теперь не нужно дрожать над каждой кроной и что он сможет есть все, что пожелает.
Взгляд его скользнул по стенам. Он вспомнил, как чисто было у Кречмера. «В каком же хлеву я живу», — подумал он с отвращением. Ветхая мебель, закопченный потолок и замызганные стены. На столе — немытая посуда, на диване — одежда, которую он сбросил с себя ночью. Пол был грязный. Целыми днями он бездельничал, но наводить порядок в доме ему не хотелось. Он обругал себя и подумал с горечью, что так можно сгнить заживо.
