Волынский продолжал настаивать. Пинегин рассердился.
— Знаешь, Игорь Васильевич, — сказал он, — твоя должность, конечно, такая — обязан быть другом человеков и защищать их права. Но склоки в проектной конторе и ты не обязан защищать, а суть в этом, не желает он дружно работать. Только поэтому и приходится с ним расстаться.
— Работать он не отказывается, — заметил Волынский. — А если обосновывает достоинства своего варианта, не вижу еще в этом плохого, в споре выясняется истина.
— Никаких нет споров. И мы с ним не спорим.
— То есть как не спорите, Иван Лукьяныч?
— Так. Не спорим — и все! Ибо нет никакого его варианта, а есть один вариант, разработанный нами с тобой и утвержденный министерством. О чем тут спорить? Надо выполнять — и только! А выполнять искренне, с душой он не хочет — здесь корень зла, в сотый раз тебе повторяю.
Волынский минуту раздумывал. Пинегин, сдвинув седые брови, наблюдал за ним.
— Ладно, — скапал Волынский. — В конце концов, это твое право — увольнять и перемещать своих работников в зависимости от обстановки и в интересах дела. Важно, чтобы не было нарушения законов или личной неприязни.
— Рад, что разобрался. Прямого нарушения законов нет, косвенного — тоже. И личной неприязнью не пахнет. А дело выиграет, если мы этого Шелопута, или Шелепу, отстраним от дела. Об этом можешь не беспокоиться. Значит, кончим на этом?
— Не совсем, Иван Лукьяныч, — ответил Волынский. — Я когда ехал сюда, подозревал, что разубедить тебя не удастся.
— Удивительная проницательность! Ну, и что ты надумал в предвидении того, что я от своего решения не откажусь?
Волынский спокойно ответил:
— Собираюсь взять его в горком партии, в промышленный отдел. Там у меня нужен толковый инженер. Шелепа к тому же — член пленума, сам ты голосовал за него на конференции.
Пинегин уставился на Волынского, потом рассмеялся:
— Здорово придумано! Удар по черепу! Значит, теперь мне придется встречаться с ним по три раза в неделю, согласовывать мероприятия. А вдруг он не захочет срабатываться со мною, я ведь такой, подлаживаться не буду, как тогда? На бюро горкома вынесете наши несогласия? Цирк, ей-богу!
И, не давая Волынскому ответить, снова становясь серьезным, Пинегин сказал:
— Ладно, бери в горком, если нравится, — твоя епархия. В чужие дела не мешаюсь: своих забот хватает. Но представляю, сколько же он теперь будет строчить на меня рапортов и докладов. И подписывать придется тебе!
— Не соглашусь с чем, не подпишу, — ответил Волынский.
