Пинегин добродушно покачивал головой, слушая Шелепу; тому показалось, что начальник комбината соглашается с его доводами. Потом Пинегин остановил Шелепу:
— Ладно, мысль твоя ясна. Теперь послушай меня. Фразы эти насчет прогресса и прочего — газ газетных передовиц; вот будешь писать новогоднюю статью в газету, там их рассыпь пощедрее.
— Вы отрицаете прогресс в технике? — изумился Шелепа.
— Не отрицаю, а не вижу в нем нового, — веско разъяснил Пинегин. — Что-то на моей жизни не было такого года, чтобы техника шла назад. Стало быть, можно без высоких оборотов — первое. Второе еще важнее, ибо существеннее. Ты утверждаешь, что это преимущество — взвалить трудности на чужого дядю, а себе оставить работешку полегче. Ну, а мне кажется: не преимущество, а недостаток. Трудности надо преодолевать, а не спихивать на соседа. Доказал бы, что всей стране станет легче, — иное дело. Но ведь этого нет, сам утверждаешь, что другим предприятиям придется трудно, облегчение будет только у нас. Пойти на это нельзя.
Шелепа пытался возразить, Пинегин опять прервал его:
— Я слушал тебя до конца, выслушай и ты. Самое важное у нас впереди.
Теперь он перешел к тому, о чем размышлял во время поездки на Имаргу. Он раскрывал душу «Варианта Пинегина», сокровенное в нем. Нет, дело не только в том, чтобы построить еще два-три завода, прибавить десяток кварталов в городе. Задача много шире. Они отвоевали для советского человека маленький уголок дикой природы, создали своеобразное предмостное укрепление па Крайнем Севере. Надо дальше потеснить природу, возродить к жизни обширные пространства этого неисчислимо богатого и невероятно трудного края. Заводы, которые сегодня построят, лет через пятьдесят будут, возможно, не нужны: устареют или выработают рудные запасы. Но край, освоенный ими, уже никогда не возвратится к первозданной дикости. Сейчас продвижение в Заполярье является побочным результатом освоения рудных богатств, а потомки наши, может быть, в этом продвижении увидят главный наш подвиг — приходится считаться и с ними, не так ли?
— Ну как, убедил я тебя? — спросил Пинегин. Он не сомневался, что против его логики не удастся выдвинуть возражений. Он вспомнил старое изречение: «Свет освещает и самого себя и тьму». Простым рассуждением он показал достоинства «Варианта Пинегина» и — одновременно — поверхностность доводов его критиков.
Шелепа сидел склонив голову, ничего не ответил. После нового вопроса Пинегина Шелепа сказал:
