в которой г-н Сударый опять рискует жизнью и, кажется, упускает возможность открыть нечто новое
– Вы бесчестное существо, Непеняй Зазеркальевич, – дрожа от негодования, сказал молодой человек. – Я вызываю вас на дуэль.
Сударый удивленно посмотрел поверх газеты на подошедшего к нему юношу не старше девятнадцати лет от роду в небрежно распахнутой шинели столичного университета. Красивое лицо его было бледно.
– «Существо», вот как? Не «разумный», не «человек», по крайности, а «существо», – озадаченно промолвил Сударый, сворачивая «Вести Спросонья» и откидываясь на спинку стула. – Присядьте, что ли, в ногах, говорят, правды нет. Присядьте и объясните, в чем дело, Залетай Высокович, – прибавил он, вспомнив имя юноши.
Залетай Высокович приходился сыном известному спросонскому помещику Пискунову-Модному. Известность последнего и нерушимый авторитет его в среде провинциального бомонда объяснялись тем, что все его предки вплоть до прапрадеда проживали преимущественно в столице, изредка наезжая в родные края, чтобы ослепить знакомых блеском своей приближенности ко двору. Высок Полетаевич первым изменил образ жизни, обосновавшись в родовом поместье и предав забвению вихри высшего света. О причинах его добровольной ссылки слухи ходили разные; сам он в ответ на расспросы только вздыхал, мол, свет нынче не тот, предоставляя дорисовывать подробности воображению слушателей.
Сын его, Залетай, воспитанный на рассказах о светских подвигах предков, с младых ногтей отличался болезненной чувствительностью к вопросам дворянской чести. Однако здоровая среда, ежечасное наблюдение простой жизни и близость к природе вырастили его толковым и любознательным ребенком, проявившим хорошие способности к наукам. Первый в череде Пискуновых-Модных отправился он в столицу не для того, чтобы блистать в свете, а ради учебы во всемирно известном Университете магических наук, куда поступил, с блеском выдержав строгий экзамен.
Вот уже два года он возвращался в Спросонск на летние каникулы. О нем говорили как о молодом человеке с большим будущим, им восхищались за ум и прямоту, но все же складывалось подспудное впечатление, будто в нем несколько разочарованы. Слава предков порфирою лежала на плечах юноши, тянулась за ним шлейфом – сие одеяние было хорошо видно благородному обществу провинциального города.
Сознавал ли сам Залетай свое положение модного юноши; чувствовал ли исподтишка бросаемые на него вечно чего-то ожидающие взгляды? Трудно сказать.
