– Готовьте рапиры, господин оптограф, – прошипел он.
– Вы углядели в снимке что-то порочащее себя? – удивился Сударый.
– Сейчас – нет. Но вы все же сделали совершенный снимок! И какую пьесу в этом театре теней на холсте сыграют завтра?
– Это, простите, зависит только от вас.
– Готовьте рапиры. Авось успеете ими воспользоваться, хотя я в этом и сомневаюсь. Если хоть что-то пойдет не так, я вас уничтожу.
С этими словами он скользнул за дверь и смешался с кланом, грузившимся в повозки.
На завтра был запланирован только один снимок, поэтому остаток дня Сударый посвятил исследовательской работе вместе с Персефонием в качестве лаборанта. Стеклянная пластина была подвергнута многочисленным измерениям и анализам, результаты которых неизменно восхищали оптографа. В частности, он сумел измерить духовную – личностную – энергию, излучаемую образами, и нашел, что ее количество строго пропорционально количеству, излучаемому живыми существами. Коротко говоря, это свидетельствовало о высокой самостоятельности образов.
У Сударого не было ни сложной аппаратуры, ни могущественных многофункциональных артефактов для более глубоких исследований, но даже элементарных результатов оказалось достаточно, чтобы удивить мир научной магии и привлечь к этой уникальной пластине самое пристальное внимание крупнейших ученых.
– Это не стыдно и опубликовать, – бормотал он себе под нос, записывая данные.
На всякий случай зафиксировал и совершенно субъективное утверждение Персефония, будто образы на пластине даже пахнут – несильно, но достоверно.
Вечером Персефоний, обойдя ателье и закрыв все двери, сдал ключи Переплету и ушел: в подотделе у него был выходной, и он кому-то назначил свидание, благо выданная Сударым премия позволяла повеселиться от души.
Оптограф устроился в гостиной перед камином, в котором трепетало иллюзорное пламя, раскурил трубку и стал читать пришедший сегодня журнал «Маготехника – юности». Издание, ориентированное на студентов, было достаточно серьезным и не чуралось неожиданных идей.
Время от времени Сударый поглядывал на стеклянную пластину, установленную им на каминной полке.
До сих пор образы вели себя прилично. Возможно, их несколько сковывало то, что оптограф с помощником полдня их изучали, хотя, по условиям и равнодушные к реальному миру, они все же несколько нервничали под пристальным вниманием, а собачке даже сделалось дурно. Но потом, как видно, пообвыкли, а на каминной полке расслабились совершенно.
