Схимники. Четвертое поколение | страница 16
Втираясь обратно в толпу, мы видели, как человек Изяслава встает на ноги и, уже не скрываясь, вертит по сторонам головой в поисках нас. Мы с Ловцом разделились. Каждый прокладывал себе дорогу самостоятельно. Конечно, Изяслав послал следом за нами только того, кто был под рукой. Дальше весть передать он еще не успел. А теперь это уже не имеет смысла. Мы сбросили его ищейку со следа.
Мы еще немного потолкались по рынку, приценились к нехитрому товару, которого не собирались покупать, иногда мы расходились, потом сходились вновь, но из толпы выбирались порознь. Широкая улица, мощенная камнем, вела в глубь города. Здесь не было убогих лачуг, все дома – добротные, построенные из камня. Благо горы недалеко, и каменоломен там хватает. Деревянные хижины располагались за внешней стеной. И хотя окраины, как всегда в больших городах, кишели людьми сомнительной законопослушности, если будешь держаться главных улиц, опасаться тебе нечего. Разве что какой-то особо юркий и наглый воришка срежет кошелек. А вот подворотни, как и везде, жили своей жизнью. И хоть городская стража дело свое знала, была вооружена и обучена лучше, чем в других городах, где доводилось мне гостить, ночью на окраину не сунулись бы даже они.
Некоторое время мы с Ловцом шли молча. Он держал глаза и уши открытыми. Я же успокоился. То и дело краем глаза ловил его лицо. И лишь я смог бы разглядеть нешуточное беспокойство. Для прочих же лик степняка оставался безмятежен и благостен.
– Тебя-то что сюда привело? – спросил я, чтобы прервать повисшее неловкое молчание.
– Империя меня привела, – недовольно отозвался он. – Душно мне в ней. Ты ведь странствуешь много, должен понимать, о чем я.
О да, я его понимал. Прекрасно понимал. Такие, как мы, живут общением, разговорами, совместными делами, наблюдением, переосмыслением идей. Нам это нужно не меньше, чем воздух. Человек мыслящий и рассуждающий не так, как все, для нас – настоящее пиршество ума. В последние год-два в Империи с этим стало туговато. Как только она приходила куда-либо, начинали твориться странные вещи. Люди становились одинаковыми. Те, кто не мог мыслить по-имперски, как я назвал это для себя, либо уходили в повстанцы и очень быстро душились имперскими карателями, либо бежали. Оставались лишь благодушные, сытые, всем довольные. Для обывателя – лучше не придумаешь, а для таких, как я, – душная темница. Империя напоминала мне некое болото, обманчивое спокойствием, но способное утащить с головой в свои омуты неопытного. Впрочем, я упустил еще одну разновидность инакомыслящих. Забыл о тех, кто становился вернейшими слугами Императора.