Когда новоорлеанские выходные подошли к концу, мать вернулась домой в Лос-Анджелес. Белль жила в Нью-Йорке, но, продлевая праздник, поехала с сестрой. Через пару дней после возвращения я позвонил матери и рассказал, что мои друзья познакомились с Белль во время нашей поездки, и в восторге от того, что они обе в ней участвовали. На них произвело впечатление, что Белль держалась, как все, засиживалась допоздна, ходила вместе со всеми, делала то же, что вся группа, и, самое потрясающее, пила, что и все остальные. (Белль, которая жила ради дневного стаканчика — или стаканчиков — виски, могла перепить любого из нас, что и происходило на самом деле. Фирменный орлеанский напиток «Ураган» — смертельная смесь фруктовых соков, рома и Бог знает чего. В одном из баров Белль решила, что именно это ей необходимо попробовать, но попросила «Ураган» не с ромом, а с виски. Бармен явно колебался, но выполнил ее желание. Белль объявила, что смесь получилась на славу, и выпила две порции.) Мать повернулась к сестре, чтобы передать ей восторги с Восточного побережья, но я услышал где-то в глубине комнаты скорее возмущенный, чем довольный комплиментами голос Белль, которая с досадой проворчала:
— Подумаешь, большое дело. Они, наверное, считают, что мне девяносто?
Из всех родственников Белль была самым близким матери человеком. И хотя маме в ту пору было под семьдесят, она так и осталась младшей сестренкой, и Белль постоянно ее опекала. Она вообще опекала всех родных и была тем связующим звеном, которое их объединяло. Отчасти это объяснялось ее положением в семье. Она была дитя Великой депрессии — четвертым ребенком из шестерых братьев и сестер, и ей всегда чего-то не доставалось. У нее был старший брат, к которому относились лучше просто из-за того, что он мальчик. Еще две старшие сестры. Одна была красавицей, и ей все сходило с рук. Другая была хитрюгой, и поэтому ей много чего перепадало. Разразилась Великая депрессия, и Белль оказалась единственной из детей в семье, кому не пришлось учиться в колледже. Она рано начала работать и трудилась всю жизнь. Когда после перерыва в несколько лет в семье появились последыши — мать и ее младший брат, — непростой период завершился, страна зажила нормальной жизнью, и им не пришлось испытать трудностей, которые выпали на долю Белль. Благодаря времени, эпохе и своему выбору к восьмидесяти годам Белль стала несгибаемой, независимой, глубоко циничной и почти бесстрашной.
