Артиллерийская перестрелка длится больше недели, большевики уже говорят о втором Вердене. Но Дон вернется в свое русло, и миф Вердена улетучится при виде немецких штыков. Или немцы тоже заразились? Все-таки большевики под Батайском уже не те толпы, которые мы разгоняли один против двадцати, а то и тридцати. Бой идет не на шутку.
Мы с Игнатием сидели у казачьего дома. В его рассказе снова воскресал исторический Первый поход. После моего отъезда к Масарику армия Корнилова перешла в Ростов и Таганрог. Ей пришлось уйти из Новочеркасска, потому что у донских казаков, кроме стариков, преобладали большевицкие настроения и они требовали, чтобы Каледин добился ухода Добровольческой армии. Каледин, храбрый и культурный генерал, мог бы несколькими месяцами позднее стать природным вождем казачества. Но он не смог пережить катастрофическую ломку понятий и ценностей на гранях двух исторических эпох.
Корнилов вскоре убедился, что обстановка, в которой находится армия между Ростовом и Таганрогом, крайне неблагоприятна. Сильный удар армии нанес Ростов. В то время как малочисленные отряды молодежи сражались под Таганрогом против мадьярско-немецких батальонов и большевицких полчищ, в Ростове изволило пребывать до 16 000 господ офицеров, равнодушно наблюдавших, как терзают их родину.
В Ростове были и снаряды, и патроны, и обмундирование, и технические средства, армия же нуждалась во всем. В городе были и больницы, и клиники, и медицинские склады, и медицинский персонал. А санитарная организация армии была в отчаянном положении, и за оказание раненым хоть какой-то помощи следовало благодарить только русских женщин. Генералы Корнилов и Алексеев все еще не могли отрешиться от старых понятий о законности, долге и не прибегали ни к реквизициям, ни к мобилизации. Большевики же, заняв Ростов, взяли все, в чем нуждались, и запугали население, расстреляв нескольких офицеров.
Вскоре после того как Корнилов отправил меня к Масарику, Добровольческая армия, без пополнения, не находя поддержки у населения, неся потери, покинула города и ушла в степь. Ушла в степь в подлинном смысле этого слова. У легендарного военачальника, имя которого история поставила рядом с именами Суворова и Скобелева, Лавра Георгиевича Корнилова, и одного из лучших европейских стратегов, на долю которого выпало трудностей больше, чем на долю любого русского полководца, генерала Михаила Васильевича Алексеева, не было средств противостоять красному безумию и житейской подлости, охватившим их со всех сторон и засасывавшим, как тина.
