Императивного бытия нет, но договорились считать, что безответственная жизнь и есть философия.
Искусство концептуализма – это простая договоренность считать каляку-маляку произведением, на том основании, что каляка-маляка напоминает о существовании настоящего искусства.
Абстракция – есть менеджмент в отношениях с религиозным искусством: достигнута договоренность, что приватный духовный мир может состоять из полосок и загогулин. Общее представление о горнем требует внятного рассказа, но частный мир обывателя выражает сумбурная, зато собственная духовность.
Детей не заводили именно потому, что дети – это реальность, а все реальное есть помеха для постмодерна. Партнерские отношения и «поиск себя» – именно этим и занимались люди, освобожденные навсегда.
Картину и роман ненавидели так же пылко, как детей, просящихся на горшок и мешающих зажигать в клубе авангардистов. Реальная продукция в чемоданчик менеджера не помещается.
Финансовый капитализм был соглашением делать из бумаги бумагу – и одновременно считать, что бумага воплощает ценности, которые тем временем производят.
Но менеджерами были все поголовно. Бумага собиралась воплощать ценность искусства, но в обмен на бумагу давали другой клочок бумаги, на котором было написано, что эта загогулина представляет искусство.
Менеджер богател и жирел, а то, что и у него дети не родятся, считал поправимым: как-то оно само устроится. Вместо картин у нас будет Бойс и Кабаков, вместо книг – Википедия и Акунин, вместо страны – куча нарезанной бумаги, а вместо детей тоже что-нибудь придумаем, какого-нибудь потешного зверька заведем. Зато – свобода!
Вон на соседних улицах как плохо живут – что, в Ирак захотели?
Страх обуял менеджера, когда на соседней, крайне бедной улице население удвоилось: бедняки вообще плодятся стремительно, им время для игры в гольф беречь не надо.
И вдруг стала понятна болезненная вещь – без детей плохо. Картины, романы, философия и сделанный своими руками табурет – это тоже проходит по ведомству детей, переходит от поколения к поколению.
Попробуйте передать по наследству инсталляцию из какашек.
Надо что-то делать. Ведь обидно умирать.
Вот нарисованные картины живут веками, написанные романы люди читают тысячелетиями, цветные дети бегают по улицам и смеются.
Хорошо бы договориться с Богом, как-нибудь так устроить: мы Ему кучу нарезанной бумаги – а Он нам бессмертие.
