8. Письма наверх и реакции на них.
Писал я и напрямую – наверх. В Германии бундесканцлеру, поскольку по ТВ была передача о том, что он любит экспрессионизм. А в России министру культуры. Реакции были схожие, вежливые: спустили по инстанциям и пожелали удачи. В России последним был телефонный разговор с дамой из Министерства культуры, к которой направили мои материалы. Среди прочего она мне сказала: «Вот если бы от кого-нибудь из правительства поступило указание…» Еще одна интересная функция системы культуры – служить правительству. Как будто оно компетентнее в вопросах культуры, чем его министерство.
А если она об органах, которые и компетентны и информированы, так их задачей является поиск врагов, ну, в иные времена, если найти не удается, то создание врагов. А задачей показа картин является, в частности, поиск друзей. И создание друзей. И совмещать две противоположные функции как-то не по нутру.
9. Душевные порывы, служение - это для менее профессиональных людей, с которыми я и имел дело. Рассказывать о них можно много, но доклад не об этом. Разумеется, дело не только в особенностях системы культуры, но и в свойствах моего характера и моей покойной матери. Ведь добиваются же другие люди! Вот пример: музей Вадима Сидура. Когда-то в 70-е я бывал в подвале его мастерской. И вдруг в 90-е уже после возвращения из эмиграции узнаю, что в Москве есть его музей.
Чтобы Вы знали, как я отношусь к его творчеству, поясню так: в Италии был Микельанджело, во Франции Роден, В России Сидур. Ну, еще Венеру Милосскую невозможно забыть. Да, я в курсе, что были и другие скульпторы, но для меня это уже не столь значимо.
В музее Сидура дали мне книжечку сына скульптора, Михаила Вадимовича, о том, как создавался этот музей, чего это стоило [2]. Разумеется, ни я, ни моя мать в отношении картин отца и десятой доли таких усилий не предпринимали. Даже в голову не приходило. Начать с того, что Михаил Сидур выучился на искусствоведа, стал директором выставочного зала – внедрился в систему! И т.д. в 90-е, когда еще не все было схвачено. А мы с матерью – да никакого сравнения. Она была писательница. Книжки писала. Я картины. Да, случалось, что начальство приходило на наши вернисажи. И из Русского музея, и из Третьяковки. Иногда даже выступали на открытии. Тем и ограничивались.
А я – сорок лет заглядывался на подвалы и чердаки – все вспоминал мастерскую отца в подвале, мечтал себе. Нет, чтобы делом заняться, деньги делать, купить чердак! Да где там. Выставки устраивал, в человеческие глаза смотрел вместо этого.
