Конечно, она понимала, что беспартийных прокуроров не бывает, но, видимо, карьеризмом не отличалась, как каждый, кто больше привязан к семье, чем к любому креслу. Тем более, ради здоровья сына пришлось опять вернуться в Татарию, снова осесть в селе, и вопрос о ее партийности как-то уже лет несколько не всплывал. А тут еще грянула эта лукавая "перестройка", понес свою околесицу Горбачев, и ему, пустозвону, опять присягнули на верность такие, кто ждал от его деяний блага не для народа, а для самих себя. Она же, послушав разок-другой про "новое мЫшление", подумала: этот наделает бед похуже хрущевских...
* * *
Важно сказать, что как раз к тому времени, поработав и следователем, и юрисконсультом, она вдруг круто сменила профессию и оказалась в районной газете "Йолдыз" — "Звезда". Может быть, это те самые школьные увлечения враз и историей, и литературой как-то объединились в желании делать то дело, в основе которого и наблюдение жизни, и точность слова... Была и корректором, и переводчиком, и замредактора по дубляжу, сама писала статьи, следила за ходом баталий в центральной прессе. Послала даже письмо поддержки Нине Андреевой, разделяя позиции ее знаменитой статьи, поскольку нашла там немало суждений, очень тогда ей понятных и близких. Они переписывались, потом даже дважды встречались в Москве, на тех полемичных, разноголосых собраньях и съездах, где страсти кипели горячие и тревожные, так как все сущее рушилось на глазах. В газетах и с телеэкрана открыто шло шельмование строя, идеологии, тех коммунистов и патриотов, которые были такими не на словах, а встали, подобно фронтовикам, в ряды защитников Родины.
Вот это, почувствовала она, и были ее товарищи! И когда после августа девяносто первого перетрусившие предатели жгли и топтали свои партбилеты, ринувшись угождать "демократам", осатаневшим от беспредела, она уже четко видела, где и с кем навсегда ее место. Безусловно, с несчастной страной и народом, с уже запрещенной партией. В середине декабря, еще будучи беспартийной, участвовала в учредительной конференции по воссозданию компартии Татарстана. А еще через неделю — в роковые, последние дни жизни СССР — Насима Столярова стала коммунистом.
Это был шаг не сиюминутный, а взвешенный, выстраданный за долгие годы. Это был поступок. Тот самый момент в судьбе — и ее, и ей подобных людей — когда в ряды партии шли не с мыслью: а что же она мне даст? — но с твердым решением дать ей самой свои силы, свою поддержку. Партия очищалась от потребителей, от разложивших ее верхи паразитов, которых она, Насима, еще смолоду разглядела и так ненавидела, так ощущала в них знак беды. Беда и случилась, и вот теперь ее было нужно одолевать.
